Виктор Бурцев - Не плачь по мне, Аргентина

Утро выдалось жарким. Солнце, несмотря на ранний час, уже вовсю палило, накаляя брезентовый тент и превращая внутренности грузовика в подобие духовки. Многие солдаты сняли каски, положив их между ног, тяжело дышали. Сержанты порыкивали в том смысле, что каску надо держать на голове, а не под задницей, но не настаивали, потому что у некоторых что голова, что задница…

Залатанная форма, старые винтовки и отчаянно гремящий двигатель у замыкающего БТР, механик которого сильно удивлялся, что эта таратайка вообще завелась.

«Правительство не имеет денег на вас!» – гаркнул на построении офицер. Хотел что-то добавить, но махнул рукой. Злой, как черт.

К чему он это? Зачем колонна движется к Буэнос-Айресу? Да туда ли они едут?

Вряд ли кто-то знал ответ на этот вопрос, а спросить… Ну кто же станет задавать офицеру вопросы? Впрочем, очень скоро отвечать на них стало некому.

Под городком Трес-Аройос офицер покинул часть, как и полагается настоящему солдату. Его разорвало в клочки!

Взрывом джип подбросило в воздух и отшвырнуло в сторону, на обочину, где детонировали баки с горючим. Шедший следом БТР вильнул в сторону, нырнул в глубокий кювет и там остановился. Механик-водитель был тяжело контужен.

Грузовики встали как вкопанные. Кто-то упал в проход, кто-то выбил себе зубы о ствол винтовки.

И тут ударил второй взрыв. В середине колонны. Между двух стоящих близко машин.

Осколки, камни и пламя ворвались под раскаленный тент, убивая и калеча. Другой грузовик отбросило в сторону, разворотив кабину и оторвав голову водителю.

Очевидцы утверждают, что сержант Армано Рамирес первым закричал в оглушительной тишине, наступившей после взрыва:

– Из машины!!! Занять оборону! Бегом, свиньи! Бегом!

Он выкидывал обалдевших солдат наружу, когда с горы ударил пулемет.

Стрелок не целился. Он поливал огнем грузовики, стараясь изрешетить пассажирскую часть или, если повезет, зацепить баки.

Выскочить сержант не успел. Пуля воспламенила бензин. Вместе с сержантом погибла большая часть его отделения, но бойцы, которых он успел вышвырнуть, навсегда запомнили его пылающую фигуру, катающуюся по асфальту.

Потом, немного позже, они вспомнят этого человека, настоящего солдата, спасшего им жизни, и первыми выстрелят в толпу забастовщиков, громящих улицу. Бойцам почему-то покажется, что именно эти люди стреляли тогда с горы. Один из них так и напишет в мемуарах. Но это потом. Совсем потом.

Сейчас они прыгнули в канаву, спасаясь от разливающегося и горящего топлива, пуль сверху, грохота и кошмара, выставили винтовки, все еще не решаясь открыть огонь.

Из грузовиков посыпались солдаты. Покатилась куда-то сорванная каска. С горы заговорил второй пулемет.

Кто-то гаркнул:

– Огонь!

И оглушительно загрохотало.

Это шедший в хвосте БТР наконец сориентировался и открыл шквальный огонь по возвышенности, ни черта не видя и не разбирая. Почему молчало орудие второго броневика, что шел впереди, никто не знал. Тот просто заглох, а пулемет заклинило.

Следом за техникой и солдаты принялись беспорядочно палить через дорогу.

Когда, наконец, сержанты навели порядок и принялись брать пулеметные гнезда в кольцо, с горы уже не стреляли. На огневых точках обнаружились только кучи стреляных гильз и два пулемета «М-60».

В больнице царила тишина. Палата, куда поместили Рауля, оказалась в самом дальнем конце здания. Тут располагались сердечники, которым был предписан покой. Окна выходили во внутренний дворик, где между сочной зеленью травы пролегали желтые песчаные дорожки.

Тихо шуршал в трубках кислород, да попискивала какая-то медицинская техника.

Ловега лежал в кровати, опутанный проводками и трубочками. Закрытые глаза и прилепившиеся к груди присоски. Все это напоминало дурной фантастический фильм с гигантскими слизнями и нелепыми инопланетянами, захватившими землян.

Антон осторожно курил у открытого окна, нарушая правила больницы, которые во всех странах одинаковы. Вообще ему следовало уже давно покинуть палату, но медсестра сейчас пила кофе со своей коллегой с другого этажа. Тем более что подарочная коробка шоколада этому способствовала.

Когда Рауль открыл глаза, Антон выкинул недокуренную сигарету в окно.

– Ну, – прохрипел Рауль. – Что там?..

– Вам стало плохо, сеньор Ловега. – Ракушкин подсел к кровати. – Мы вызвали «Скорую». Успели вовремя.

– То, что успели, я понимаю. Иначе… – Ловега с трудом перевел дыхание. – Иначе и не спрашивал бы. Что на собрании?

– Последнее, что я слышал, это… акция.

– Последнее? А решение принято?

– Решения я не видел. Но по газетам могу судить, что противники акции были в меньшинстве. Если таковые вообще нашлись.

– Ловко… – Ловега чуть приподнялся, Антон помог ему. Взбил подушки. – Ловко они меня удалили…

– Они? Сердечный приступ…

– Подмешали какую-то дрянь. – Старик слабо махнул рукой. – Я пил у них воду.

– Я тоже пил…

– Молодой организм, – Рауль прикрыл глаза. – Молодой организм…

Антон почесал нос. Версия об отравлении вызывала сомнения.

– А что они сделали? – поинтересовался Ловега.

Ракушкин достал сегодняшнюю газету. Развернул. Показал фотографии развороченных машин и тел, накрытых простынями.

– Погибшие есть?

– Естественно.

– Среди наших…

– Не сообщается, – после паузы ответил Антон. – Скорее всего нет.

– Хорошо. Но глупо.

– Скажите, Рауль, вы всех знаете, кто там был?

– Да.

– Человек в черных очках… Кто он?

Ловега нахмурился.

– Кто?

– Бледный. Черные очки…

– Может быть, Курт, – неуверенно произнес Рауль. – Наш немецкий товарищ… Он сидел к нам спиной. Послушайте, Антон, сейчас это не имеет значения. Мне нужно, чтобы вы продолжали наше с вами дело. Я чувствую, что корни всего именно в Комитете. Продолжайте работать с ними, поговорите со всеми! Думайте! Это не просто убийство, это борьба за власть, понимаете? Я чувствую, что все сложнее.

– С кого мне начать?

– На почте. Что на Конституции, 5. В ячейке номер сто два. Код: 15-65-8. Лежат списки. Пройдитесь по ним.

Ловега откинулся на подушку и закрыл глаза.

– Рауль… – позвал Антон. – Рауль…

Тот молчал. Ракушкин прислушался. Посмотрел на медицинские мониторы. Но старик просто спал.

Почтовая контора на проспекте Конституции представляла собой невзрачное кирпичное здание, выстроенное в те времена, когда изящный стиль в архитектуре уже перестал играть главенствующую роль. Облупившаяся штукатурка, подновленная на скорую руку, полинялая краска стен и небесно-голубого цвета дверь с тугими скрипучими петлями. Государственная контора в стране, правительству которой ни до чего нет дела.