Алексей КАЛУГИН - НА ИСХОДЕ НОЧИ

– Здравствуйте, – отчетливо и ясно произнес человек, открывший дверь.

Невысокого роста, худощавый, с узкими плечами, он стоял, плотно прижав опущенные руки к туловищу, и казалось, весь, от кончиков носков до крошечного вздернутого носика, тянулся вверх, как будто желая стать повыше ростом. Одет он был в узкие бледно-голубые брюки и белую рубашку со стоячим воротничком, застегнутым на три пуговички. Барыгу он, похоже, знал в лицо, а вот на Ше-Кентаро посмотрел внимательно, а может быть, и недоверчиво. Слизень верно истолковал этот взгляд.

– Он со мной, – произнес Хази уверенно. – Си-ноор должен был предупредить тебя, что я приеду не один.

– Си-ноор предупредил меня, – по-прежнему глядя только на Ше-Кентаро, произнес невысокий привратник. – Но я вижу перед собой ловца.

Ше-Кентаро от неожиданности едва рот не раскрыл: откуда этот коротышка знал, чем он занимается? Пытаясь найти разумное объяснение удивительной осведомленности странного незнакомца, Ону принялся быстренько соображать, не встречались ли они где прежде? Память на лица у Ше-Кентаро была неплохая, поэтому он сразу отмел вариант, в соответствии с которым коротышка мог служить в одном из секторных управлений са-турата, куда он доставлял варков. Также не было его и среди специалистов из службы дезинфекции, с которыми приходилось иметь дело ловцу. И уж точно он не был его соседом. Тогда кто же он? Родственник одного из варков, которого Ону когда-то забрал? Нет, определенно, Ше-Кентаро непременно запомнил бы это узкое лицо со вздернутым носиком и маленькими близко посаженными глазами.

А вот Хази слова привратника не удивили ничуть.

– И что с того? – приподняв фонарь, Слизень направил свет в лицо стоявшему перед ним коротышке. – Если об этом знаешь ты, то си-ноору это и подавно известно.

И нажал кнопку – погасил фонарь.

После недолгого колебания коротышка сделал шаг в сторону, предлагая гостям войти, а когда они переступили порог, проворно захлопнул дверь и включил кодовый замок.

Никогда еще Ше-Кентаро не доводилось видеть помещение, хоть на четверть такое же странное, как то, в котором он оказался. Когда-то это действительно был ангар: металлические стены без окон, высокая – по центру будет метров шесть – крыша без потолочного настила, тарелкообразные рефлекторы с ввинченными в них лампами, свисающие на длинных шнурах, под ногами щитовой настил с раскатанным поверх него синтетическим покрытием. По стенам развешаны длинные вертикальные полотнища бирюзового или пронзительно-голубого цвета с золотом, вышитые непонятными Ше-Кентаро символами, меж рефлекторов колыхались ленты с крошечными колокольцами на концах, при малейшем колебании воздуха издававшими переливчато-серебристые звуки, и повсюду, где только есть место, понатыканы дымящиеся палочки благовоний.

В центре помещения стояло в ряд несколько длинных столов. На одном из них высились стопки пластиковых тарелок, рядом с ними – большие четырехгранные бутыли с водой и одноразовые стаканчики. За другими сидели люди и что-то сосредоточенно писали. А может быть, рисовали? Как бы там ни было, ни один из них не поднял головы, чтобы взглянуть на гостей. Ше-Кентаро почему-то сразу понял, что это был не результат строгой дисциплины, а следствие глубокой сосредоточенности людей на том, чем они занимались. На соседнем столе – три компьютерных терминала. Все три свободны, мониторы не включены. В дальнем конце помещения находился круглый открытый очаг. Судя по голубоватому отсвету горевшего в нем огня, топливом служил брикетированный серый торф, который добывали в Та-Нухской области и изредка, исключительно по спецзаказу и только после предварительной оплаты, привозили в Ду-Морк. Вокруг очага сидели неподвижно человек двенадцать, с головой укрытые широкими голубыми платками, только лица видны. Сосредоточенные взгляды устремлены в огонь. Справа – перегородка высотой в два с небольшим метра, фанерная дверь с белой пластиковой ручкой. Видимость одна – вроде как отдельное помещение, а на самом деле больше всего похоже на ширму с дверцей. И – умиротворенность. Полная, абсолютная, невозможная более нигде, ни в одном другом месте.

Ше-Кентаро не мог объяснить, как, какими органами чувств воспринимал он тот удивительный покой, что заполнял помещение храма общины просветленных, но не почувствовать его было невозможно. Удивительно – смешно и одновременно грустно – было то, что поначалу покой воспринимался, как некий дискомфорт, как состояние, к которому не привыкла душа, и требовалось даже некоторое усилие, чтобы понять, а может быть, убедить себя в том, что именно это и есть не патология, а норма, которую все давно уже перестали таковой считать.

– Ну как? – осторожно тронул его за локоть Хази.

Судя по взгляду, барыга понимал, что сейчас чувствует Ше-Кентаро, – сам когда-то через такое прошел.

– В чем фокус? – попытался изобразить улыбку Ше-Кентаро. – Какой-то дурман подмешан в благовония?

– Дурман у тебя в голове, – не очень-то дружелюбно покосился на Ше-Кентаро встретивший гостей член общины.

Ону благоразумно проигнорировал ничем не обоснованное заявление человека, даже имени которого он не знал.

– Все, – легонько хлопнул общинника по плечу Хази. – Спасибо за теплый прием, с остальным мы сами разберемся.

Видно, привратнику уже приходилось иметь дело с барыгой и ведомо ему было, что переговорить Слизня все равно не удастся. И все же общинник решил оставить последнее слово за собой.

– Вам туда, – указал он на дверь в фанерной перегородке.

– Спасибо, уважаемый, – не скрывая сарказма, поблагодарил Хази.

Общинник еще раз покосился на Ше-Кентаро, как будто подозревал, что у него под курткой журналы с порнографией спрятаны, с шумом втянул через нос насыщенный благовониями воздух и не спеша, чинно удалился за перегородку.

– Что скажешь? – лукаво улыбаясь, спросил Слизень.

Ону только плечами пожал. А что он мог сказать? То, что, несмотря на явную недоброжелательность, с которой его встретили в храме общины просветленных, он чувствовал себя здесь легко и спокойно, как нигде и никогда? То, что только сейчас, буквально за один миг, он понял многое из того, чего не мог понять всю свою жизнь? К примеру, то, что жизнь сама по себе прекрасна и удивительна и только люди превращают ее в долгий, а порой и нет – это уж кому как повезет, – но все равно изнурительный путь, наполненный лишениями и страданиями да к тому же еще и ведущий в никуда? Зачем? Хази и без того это знал. Нет, это не имело ничего общего с так называемым просветлением: получая удовольствие, Ше-Кентаро тем не менее ни на секунду не забывал, что это всего лишь иллюзия счастья, а по сути комок наркотических грез. Что ж, иногда совсем неплохо бывает забыть о реальности. Но только ненадолго. Иначе реальность отомстит. Жестоко отомстит!