Алексей КАЛУГИН - НА ИСХОДЕ НОЧИ

– А он там, – Мейт легонько стукнула носком туфли по полу, – не свихнется, часом?

– Все может быть. – Глаза Ири сладострастно закатились. – Впрочем, он уже и без того псих.

Запертый в погребе пленник снова истошно заорал. На этот раз Мейт точно подметила, что язычки пламени свечей дернулись в тот момент, как раздался крик. Девушка посмотрела на тарелку с почти нетронутой пищей и с отвращением оттолкнула ее.

– Не будешь есть? – удивленно посмотрел на нее Ше-Рамшо.

– Нет, – отмахнулась рукой Мейт.

– Ну и зря. – Ири подхватил тарелку Мейт и сгреб ее содержимое в свою. – По-моему, вкусно. – Встряхнув банку с валайским соусом, он выдавил на горку кафра, похоронившего под собой синтетический бифштекс, щедрую порцию зеленоватой жидкости. – А если не есть…

– Хватит! – не выдержав, ударила ладонью по столу Мейт.

Ше-Рамшо глянул на девушку так, будто она начала раздеваться.

– Ты же сама этого хотела, – произнес он негромко.

– Не знаю, – тряхнула головой Мейт.

– Что значит «не знаю»? – удивленно развел руками Ири: в одной руке ложка, в другой банка с валайским соусом – не человек, а символ безумного чревоугодия. – Это была полностью твоя идея. Я только помог тебе.

Ше-Рамшо осуждающе качнул головой, как будто хотел сказать: «Ну и молодежь нынче пошла!» – поставил на стол банку с соусом и принялся за еду.

Мейт взяла стакан и налила в него воды из пластиковой бутылки.

– Ты дал ему воду? – спросила она, сделав глоток.

Рот Ше-Рамшо был набит так, что он не мог даже слова сказать, только головой мотнул из стороны в сторону.

– А что, если он хочет пить?

Ше-Рамшо сделал резкое глотательное движение, проталкивая комок еды в пищевод.

– Ну так пойди и спроси его, – сказал он и провел открытой ладонью по губам.

– Мы привезли его не для того, чтобы издеваться.

– Да? – Ири сделал вид, что страшно удивлен. – Тогда для чего?

– Он должен ответить за то, что сделал.

– Как ты собираешься это устроить?

Мейт поднесла стакан с водой к губам и не спеша, очень медленно выпила всю воду до дна. Девушка рассчитывала, что к тому времени, когда она поставит пустой стакан на стол, Ири снова примется за еду, но не тут-то было – Ше-Рамшо терпеливо ждал, что же она ответит на его вопрос?

– Я не собираюсь его убивать, – с вызовом вскинула подбородок девушка.

Правда, получилось у нее это как-то очень уж театрально.

– А этого и не потребуется, – махнул зажатой в пальцах ложкой Ше-Рамшо. – Он сам умрет. От нас зависит лишь то, как долго он протянет. Как это ни прискорбно, все мы когда-нибудь умрем.

– Разве Ше-Шеол не обещал тебе вечную жизнь после смерти? – ехидно прищурилась Мейт.

Ше-Рамшо даже глазом не моргнул.

– Лично мне – нет, – сказал он и как следует перемешал содержимое тарелки.

– А призраки?

– При чем тут призраки?

– Призраки его не убьют?

Ше-Рамшо усмехнулся и головой качнул: порой Мейт становилась наивной донельзя. Или только прикидывалась дурочкой? Сомнение у Ири возникало уже не в первый раз.

– Призраки существуют только в его воображении, – ответил он, добросовестно стараясь, чтобы в интонациях голоса не скрипел сарказм.

– Призраков видит не только он один, – едва заметно прищурилась Мейт.

– Ну, что поделаешь, – вроде как с сожалением махнул ложкой Ири. – В стране полно страдающих галлюцинациями идиотов.

Снова крик. Долгий, протяжный, переходящий в хрип, он просачивался сквозь щели в досках пола, растворялся в воздухе, бился под потолком, прилипал к коже. Резь в глазах.

– Прекрати! – Мейт кричала, пытаясь своим бессмысленным, ни на что не направленным воплем заглушить стоны несчастного, терзаемого призраками человека. – Остановись!

Облизнув ложку, Ири отвел в сторону руку, в которой держал сей нужный и в определенном смысле значимый для него инструмент, и удивленно посмотрел на девушку.

Взгляды сидевших за столом пересеклись. Искры не возникло, но Ири почувствовал себя неуютно, а Мейт почудилось, что в комнате вдруг сделалось прохладно, будто сквозняком потянуло, и она зябко передернула плечами.

Язык Ири еще раз скользнул по блестящей выпуклой поверхности ложки.

– Выпусти его, – предложил ка-митар.

Ложку Ше-Рамшо держал у лица, и Мейт не было видно его губ. Быть может, он усмехался? Или презрительно кривил свои тонкие, чуть синеватые, как будто он и впрямь замерз, губы?

Широким взмахом руки Мейт сбросила со стола две свечи и пустую тарелку. Упав на пол, одна свеча сразу же потухла, другая какое-то время еще выдавливала из себя слабые голубоватые язычки пламени, которые почти мгновенно превращались в причудливо извивающиеся струйки невесомого серого дыма.

Ше-Рамшо легонько постукивал ложкой по краю тарелки из толстого огнеупорного стекла.

– Ну так что?

– Прошло уже три малых цикла. – Мейт смотрела не на Ири, а на сброшенную со стола свечу, пытаясь понять, стало ли в комнате темнее после того, как она погасла?

– Так, – согласно наклонил голову Ше-Рамшо.

Из-под упавшей на лицо пряди волос Мейт бросила быстрый взгляд в сторону ка-митара.

– Что, если он уже сошел с ума?

– С чего бы вдруг? – усмехнулся Ше-Рамшо.

– Призраки.

Ири задумчиво провел двумя пальцами по заросшему щетиной подбородку – с тех пор, как они приехали сюда, Ше-Рамшо не брился.

– Не думаю, – медленно, как будто размышляя вслух, произнес он. – Если он видит то, чего на самом деле не существует, если его сознание порождает чудовищ, в которых сам он верит, значит, он уже ненормален. – Ири устало вздохнул, наклонил голову и прикрыл глаза ладонью, словно ему мешал яркий свет. А в комнате всего-то восемь свечей – четыре по углам, три на столе остались да еще одна на колченогой тумбочке, неловко привалившейся к стене. – Они все безумны. – Голос Ше-Рамшо, ставший другим, звучал тихо, слова вываливались изо рта невнятными комками, а временами Мейт казалось, что она слышит хруст крошащегося стекла. – Безумны от рождения. И если мы хотим выжить, то должны пережить их, всех тех, кто родился до наступления Ночи. – Ири поднял голову. Взгляд его, устремленный на Мейт, был тусклым, почти бесцветным, похожим на пятно серой акварельной краски, размытое водой. Или на рассеивающийся дымок от фитиля потухшей свечки. – Ты представляешь, что будет твориться, когда наступит День?

– Что?

Мейт вдруг испугалась, что звук ее голоса выведет ка-митара из себя. А еще она подумала, помнит ли Ше-Рамшо о том, что был ка-митаром? А еще – как это ка-митар может перестать быть ка-митаром? Это ведь не служба и не место работы, которое всегда можно сменить. Это все равно как если бы она вдруг решила, что не желает быть женщиной. Притвориться мужчиной она, быть может, и сумеет, но при этом все равно останется женщиной. Так что же? Что происходит с ка-митаром, переставшим быть самим собой?