Артур Крижановский - Новый порядок

Палач не собирался давать своей жертве ни единого шанса. Он выполнил свою миссию: он сумел, прежде чем убить, заставить этого живого мертвеца вернуться из небытия.

Не прошло и суток, как человек, направивший на Романцева дуло спецствола, нашел свою смерть на дне другого ущелья, среди пылающих обломков армейского джипа, сорвавшегося в пропасть на одном из горных перевалов Северного Кавказа.

Начиная с этого времени оба они не числились ни среди живых, ни среди мертвых.

В сущности, ничего особенного не произошло. Ничего такого, что могло бы поколебать устои мироздания. Мир продолжал жить по своим писаным и неписаным законам, и какое ему дело до этих двух? Человечество ежедневно хоронит тысячи своих покойников, и ему нет надобности размышлять над причинами смерти каждого из них.

Человечество нелюбопытно. Напрасно…

Романцев попал на работу в КГБ случайно, ибо началось все со случайной встречи с человеком по имени Карпинский. Существовали тысячи причин, по которым эта встреча могла бы не состояться, и даже когда разговор между ними произошел, это еще ровным счетом ничего не означало. Романцев числился среди той категории людей, которых в ГБ считали если и не опасными, то уж, во всяком случае, не лояльными к существующему строю. Самому же Романцеву и в дурном сне не могло привидеться, что он когда-нибудь станет сотрудником ГБ, и, кстати сказать, отнюдь не рядовым сотрудником. Но в любом деле важен результат, а он известен — Романцев прослужил в органах без малого десять лет, с восемьдесят третьего по девяносто второй.

Этот разговор состоялся во второй половине июня, в тот памятный день, когда Романцев защитил дипломную работу по одному из разделов экономической кибернетики, В те времена кибернетика была в фаворе, и на эту сырую рыхлую науку возлагались большие надежды. Истории хорошо известны случаи, когда сильные мира сего Пытались с помощью колдовства исправить свои пошатнувшиеся дела. Для партийной верхушки кибернетика являлась тем же, что алхимия для королей в средневековые времена. Ожидалось, что со дня на день кибернетикам удастся изобрести некий философский камень, панацею от всех бед и лекарство от многочисленных болезней дряхлеющего на глазах режима. Романцев прекрасно видел недостатки этой престижной науки, но при выборе профессии его прельщало другое — гораздо большая свобода действий, чем та, которой располагали его коллеги из других отраслей экономики. Большинство из тех, кому довелось присутствовать на защите — к слову, аудитория была наполнена до отказа, а ближе к концу появился сам ректор, академик и ученый с мировым именем, — в один голос отмечали блестящую эрудицию и высокий научный потенциал Романцева и безоговорочно признавали в нем лучшего выпускника экономического факультета МГУ за последние десять лет. Без преувеличения перед Романцевым открывались самые радужные перспективы. Правда, находились и скептики, утверждающие, что при нынешней конъюнктуре Романцеву не удастся полностью раскрыть свои способности, и, если это все же случится, его ожидает незавидная судьба — конфликт с режимом, диссидентство и достаточно ограниченный набор возможностей: либо перебраться на Запад, что не так просто, либо гнить в лагерях для инакомыслящих, что наиболее вероятно. Вполне понятно, что к злым языкам в этот день никто не прислушивался, и менее всего — сам триумфатор.

Вот тогда это и случилось. Романцев пожал необходимое количество рук, вежливо поблагодарил за поздравления и пожелания всех, кто к нему подходил, подождал, пока аудитория очистится, затем сложил листы с записями в портфель, снял прикрепленные кнопками к доске таблицы и графики, упаковал их в специальный футляр и только тогда заметил, что в зале, кроме него, находится еще один человек — декан факультета Илюнин. Это был невысокий плотный мужчина лет сорока пяти, с круглым лоснящимся лицом, маленькими, заплывшими жиром глазками и жидкими, зачесанными набок темными волосами. Своей внешностью и повадками он напоминал сатира. Илюнин нагнал Романцева у двери и вместе с ним вышел в коридор.

— Послушайте, Романцев… Подождите минутку. Романцев остановился и с неприязнью посмотрел на декана. Он на дух не переносил Илюнина, впрочем, как большинство студентов и преподавателей факультета. Ни для кого не составляло секрета, что Илюнин — креатура МГК, как ученый и педагог он был уникальным образчиком бездарности и агрессивного тупого невежества, но в качестве администратора устраивал власти во всех отношениях.

Илюнин уцепился своей пухлой рукой за рукав Романцева и лукаво посмотрел ему в глаза.

— Голубчик… Спору нет, защита прошла блестяще. Но я заметил, что вы ни разу не процитировали классиков. Как же так, Романцев? Опять же, где ссылки на судьбоносные решения партии? Чудно…

— Боюсь вас огорчить, — холодно произнес Романцев, — но за те несколько лет, что я вас знаю, вы успели мне чертовски надоесть. С завтрашнего дня я наконец буду лишен необходимости общаться с вами. После защиты диплома это самое радостное событие в моей жизни. Кстати, вы позаботились о поиске нового объекта для своих интриг? Поделитесь секретом, вы уже решили, за кем буере следить, подслушивать и подсматривать после моего ухода?

— Нет, я не огорчен, — махнул рукой декан. — Если такие, как вы, на меня крысятся, значит, я не зря просиживаю штаны. Нам хорошо известны ваши взгляды, и они неделают чести такому одаренному человеку, как вы.

— Чем могу быть полезен? — сухо спросил Романцев, (освобождая рукав из цепких пальцев Илюнина. — Я тороплюсь.

Он действительно торопился.

— Полезен? — Сатир пожевал губами и опять ухватил Романцева за локоть. — Да, да… Именно полезен. Голубчик, вы меня весьма обяжете…

— Говорите прямо, что вам от меня нужно?

Ко всему прочему, у Илюнина водилась еще одна неприятная привычка: он любил изображать из себя эдакого душку-либерала, но сквозь все эти «голубчик», «извольте», «премного обяжете» проглядывало краснорожее мурло армейского старшины, готового в любой момент рявкнуть: «Смиррна! Разговорчики в строю!».

— Перейдем к делу, Романцев.

Маска сатира исчезла, уступив место казенной вывеске.

— С вами желает переговорить один… гм, весьма ответственный товарищ. Он вас ожидает в кабинете секретаря парткома.

— Зачем я ему понадобился?

— Он вам сам сообщит об этом.

— Я могу отказаться? — спросил Романцев, обдумывая причины столь странного вызова. Он не состоял в партии, но его несколько раз таскали в партком. Причина вызова всегда была одинакова — свободомыслие и слишком длинный язык. Но в последнее время на него махнули рукой, даи сам Романцев поумнел и старался не лезть на рожон.