Феликс Разумовский - Прокаженный

— Здорово вы ему врезали, — услышал он негромкий голос и, обернувшись, увидел пожилого мужика в очках. — Будем знакомы, Яхимсон Яков Михайлович, расхититель соцсобственности.

Аспирант пожал влажную, дряблую ладонь и промолчал. Зато собеседник его явно страдал словесным недержанием, и скоро Титов знал все про всех. Окунули его, как выяснилось, в хату «лунявую» — туда, где собрались «выломившиеся на кормушку», то есть те, кто, не поладив с сокамерниками, стуканул контролерам. И даже своей «дороги» — связи то есть — в камере не было. А это по тюремным меркам полный фаршмак note 48.

— Вот этот, — Яхимсон поднял бровь и незаметно указал на хмурого, со снулым взглядом парня, — «контактер» парашу целовал каждый вечер. А вот тот, со шрамом на лбу, своих поделыциков сдал, так его «запарафинили» note 49, — еле вырвался, прямо с параши, да ведь все равно никуда не денется — на зоне «отпетушат». С этим везде строго…

Интересный такой получился разговор, содержательный. В основном о том, как унизить, растоптать, смешать с дерьмом своего же товарища по несчастью, с тем чтобы выжить в неволе за его счет. Благо, способов придумано множество.

Можно, скажем, для начала «сыграть на балалайке» — вставить спящему бумажку между пальцами ног и поджечь, можно оттянуть кожу на животе и резко ударить — премиленькая штучка, «банки ставить» называется, можно также сыграть в «чмок» или «сапог» note 50, сделать «табурь» note 51или просто «сандальнуть» note 52дубовыми ботинками ЧТЗ. Однако лучше всего, конечно, найти предлог и человека «запарафинить» — накинуть ему на шею полотенце, а когда он потеряет сознание, провести членом по губам, чтобы пришел в себя уже на параше и всю оставшуюся жизнь носил клеймо отверженного. После этого его можно заставлять делать самую грязную работу, и разговаривать и садиться с ним за стол западло, ну а под настроение можно и трахнуть его где-нибудь в темном углу хаты. Полет фантазии границ не знает…

Титов глянул на «горизонт» — на фоне тюремной «решки» note 53уходило за облака скупое уже, осеннее солнышко. Первый раз за все время он спросил:

— А сам-то ты чего здесь?

Оказалось, что один из прежних соседей Якова Михайловича по камере имел уже две «ходки», а также знак антисемита — «партачку» на груди с изображением беса, проткнутого кинжалом.

— Раз жиды порхатые Христа распяли, то пускай Яхимсон своей поганой жопой за это дело ответит, — громко заявил он и принялся устраивать расхитителю соцсобственности веселую жизнь. Для начала заставил его «гарнир хавать» — дерьмо то есть жрать. Тот не стерпел и вызвал «кукушек» note 54, ну а те кинули его в «лунявку».

— Тут все же гораздо лучше. — Яков Михайлович внезапно замолчал и, переждав, пока оклемавшийся гнилозубый, у которого вместо носа было кровавое месиво, отползет подальше, сказал: — Говорят, он на зоне шестерил, и в своей хате за долг его чуть не «опустили», а сколько здесь всем крови попортила эта сволочь! Очень вредная личность, доложу я вам…

Между тем голос Рото-Абимо в голове Титова стал слышен сильнее. Придвинувшись к едва живому гнилозубому, распростертому на самом престижном месте — у окна, аспирант за ухо поднял его с плацкарты и скинул матрац в проход:

— Спать теперь будешь у параши.

Заметив, что тот медлит, Титов нахмурился и страшным ударом кулака вырубил его напрочь. Затем он криво усмехнулся и сбросил на пол с соседней шконки лицо кавказской национальности.

— Эй, Яхимсон, сюда иди.

Чернявый сын гор вскочил и с криком: «Я маму твою…» попытался захватить Титова за шею, но, получив коленом в пах, сразу же сложился вдвое, а падающий удар локтем в основание черепа заставил его растянуться под нарами.

— Занимай плацкарту.

С ухмылочкой аспирант пнул лежащего неподвижно кавказца, сплюнул и, показав расхитителю соцсобственности на освободившуюся койку, поднял глаза на окружающих:

— Возражения есть?

По дороге домой Сарычев пожадничал — посадил смазливую девицу со здоровенным тортом «Шоколадница», благо, по пути. В награду пассажирка устроила ему «сквозняк». Не доезжая до нужного ей места, попросила остановиться, мол, нужно забежать на секунду к мамочке. А тортик, если можно, пусть полежит. Майор подождал минут пять, пошевелил коробку и громко рассмеялся — она была пустой. «Да, жадность порождает бедность». — Он вздохнул, сплющил коробку в блин и покатил к дому.

Носки, замоченные третьего дня, уже начали напоминать о себе, пора было устраивать большую стирку. Однако, как только майор переступил порог комнаты, ему неодолимо захотелось спать — накатилась зевота, ноги стали ватными, и, как был, в одежде, он свалился под крыло Морфея.

Приснилась ему какая-то гадость. Будто бы канал он по Дерибасовской в Одессе-маме и был не леопард какой гунявый note 55, а крученый, крылатый красюк note 56, прикинутый в центряковый лепень и ланцы note 57, одним словом, лепеху фартовую note 58. Цвели каштаны, и встречные Марэссы так и мацали своими зенками его красивую вывеску, и не без понта, — врубались, видно, лохматяры, какие шары были всобачены в его прибор.

Завлекательно скрипели на ластах note 59«инспектора» note 60, а вот в погребах его шкарят note 61был нищак — что-то он сегодня заскучал note 62. Сосать лапу надоело, и Сарычев не заметил, как ноги сами собой вывели его на Привоз.

Там он мгновенно срисовал себе бобра note 63— хорошо прикинутого фраера средних лет с печатью Соломона на витрине. Нюхать воздуха note 64майор не стал и, закричав громко:

— Абрам Соломонович, чтоб мне так жить! — кинулся к неуспевшему даже трехнуться смехачу note 65и за секунду умудрился нанести ему страшный удар головой в лицо с одновременным хлопком отворотами воротника по шее.

Через мгновение он уже обчистил карманы жертвы и, не оглядываясь, двинулся прочь, оставив клиента в бледном виде. Подсчитав навар, майор вышел на Дерибасовскую и заглянул к мордомазу note 66Шнеерсону, а когда пархатый обшмольнул note 67его, то спросил:

— Следячий выдел note 68не прорезался?

— Нет, ваше степенство, все спокойно, — по-старорежимному ответил тот и, хрустнув полученными булерами note 69, кланяясь, проводил майора до выхода.

Выбритый и пахнущий как штамп note 70, майор вышел на набережную и внезапно узрел такую морду протокольную note 71, что не удержался и, подойдя поближе, удивленно спросил:

— Товарищ, что это у вас на правом плече?

Тот повернул витрину note 72в сторону и, получив сильный удар в челюсть, стал медленно оседать на землю. Майор бережно его поддержал и, облегчив карманы, быстро затерялся среди фланировавших без особого успеха профураток note 73.

Потолкавшись еще немного без всякого понта, он двинул по направлению к морю а вскоре, сам того особо не желая, оказался в блудилище note 74. В зале было пусто: шлюхи еще давили харю после работы в ночь, только какая-то тощая шикица note 75— наследие проклятого царизма — умножалась, как видно, на халяву холодной цыпой на крайнем столе. Майор хмуро глянул на ее худые градусники note 76и, отогнув занавесь, прошел в соседнюю, похожую на трюм комнату. Несмотря на раннее время, там уже катали. Были кое-кто из своих — Сенька Чиж, Витька Косой да Жора Француз, а кроме них присутствовал еще какой-то с виду фраер захарчеванный note 77, и что-то он Сарычеву не понравился страшно.