Владимир Прасолов - Чеченский этап [litres]

В доме было, как всегда, тепло и уютно. Варвара суетилась у плиты, готовя что-то необычное на ужин. Николай, то и дело меняя каналы, смотрел телевизор. Один из информационных каналов передавал новости о событиях на Украине. Николай смотрел, как по центральной улице Львова, под бой барабанов, идет колонна молодых людей с горящими факелами в руках, с нацистскими повязками на рукавах. Они что-то кричали, размахивая флагами со свастикой, одна из колонн несла огромный портрет Степана Бандеры. В этот момент дали крупный план – в первой шеренге шли, вероятно, ветераны дивизии «Галичина». Они шли в военной форме этой эсэсовской дивизии, с орденами на груди. Николай замер от неожиданности. Крупным планом на экране показалось знакомое ему лицо со шрамом через всю щеку. «Не может быть?!» – подумал Николай. Неужели это он, тот самый гад, судить которого должны были за убийство семьи тунгусов и знакомых ему старателей? Неужели это он? Как бы в подтверждение, на экране еще раз показали лицо этого ветерана СС и то, как он прицепляет какую-то медаль юному бандеровцу. Он довольно улыбается и, повернувшись к камере, вскидывает руку в фашистском приветствии…

Когда Григорий с племянниками вернулся с рыбалки, Николай в задумчивости сидел и, от нечего делать, перебирал охотничьи снасти на соболя.

– Гриша, я тут передачу смотрел про Украину, там что, фашисты у власти?

– Нет, папа, не фашисты, там у власти не пойми кто, но фашистов они просто боятся.

– Я там видел факельное шествие во Львове, а можно как-то еще раз посмотреть?

– Вовка, подь сюда, вот дед хочет передачу еще раз посмотреть, сделаешь?

– Без проблем, дядя Гриша, – ответил Вовка, и через десять минут Николай вновь внимательно вглядывался в лицо со шрамом ветерана СС.

– Да, это точно он, – убедился Николай.

– Кто это, папа? – спросил Григорий. – Вы его знаете?

– Да, сынок, знать-то не знал, но упустил я тогда этого зверя, упустил, а он, глянь-ка, зря время не терял, смотри, сколь у него учеников. Смотри, что они кричат – «Смерть москалям!» Это нам, значит, смерть? «Москаляку – на гиляку!» Это значит, сынок, на виселицу нас! Вот оно как развернулось! Ты посмотри, они ж безусые все, жизни еще не видели, а что кричат! А этого я помню, всю жизнь помнил, такое не забывается, лютый зверь это, не человек. Не знаю я, сынок, как получилось, что он выжил, но он, считай на моих глазах, кровь людскую, безвинную здесь, в нашей тайге, лил, а я не смог тогда его, гада, придушить. Видно, не доделал я до конца свое дело, не доделал…

– Да вы чего, отец? Вы же воевали, вон медаль у вас, мы же гордимся вами! – говорил Григорий опустившему седую голову отцу.

– Все, да не все, сынок…

– Вы бы рассказали, что ли, нам, что тогда случилось, а то вот горюете, а мы и не знаем, про что это. Расскажите, пусть внуки знают, какая была жизнь…

– Хорошо, расскажу, вот поужинаем – и расскажу, только долгим тот рассказ будет, – согласился Николай.

– И пусть, – обрадовался сын.

– Гриша, а ты мне пока расскажи, как так случилось, что Украина стала недругом России. Я, конечно, в истории не силен, но, насколько знаю, русские и украинцы, бывало, ссорились, но никогда не враждовали, а, наоборот, в тяжелое время плечо к плечу вставали. Вон какую войну осилили против фашистов, а теперь что?

– А теперь, папа, другие времена настали. Как только Украина от России отделилась, к власти там пришли те, кто спал и видел свою Украину великой и независимой от России. Причем они считают, что именно благодаря их предкам, украинским, вообще возникло государство Российское. Переписали учебники истории, и вот сейчас уже несколько поколений молодых людей думают, и уверены в этом, что русские когда-то захватили Украинское государство и нещадно эксплуатировали его, планомерно уничтожая украинское население. Хотя такого государства – Украина – никогда в известной истории цивилизации не существовало вообще. Украина как таковая была просто частью России – где мирно жили все россияне. Сейчас на Украине все русское уничтожается, названия городов и улиц, памятники, а самое страшное – поощряется национальная ненависть и нетерпимость к русским людям, живущим там. Запрещается русский язык, а украинский, особенно на востоке страны, мало кто знает. Судя по тому, что происходит в Киеве, все будет еще хуже. Думаю, вот-вот там начнется резня, бойня, и пострадают в первую очередь тысячи русских людей, живущих в этой стране.

– Так людей русских как-то защищать надо! У нас же армия и флот… – поразмыслив, сказал Николай, выслушав сына.

– Пап, я военный, ты же понимаешь, все, что там происходит, – это внутреннее дело независимого государства, вмешиваться в которое мы, как российские военнослужащие, не имеем права, – ответил Григорий.

– Понятно, значит, там наших бить будут, а мы сможем смотреть и сочувствовать только?

– Пап, понимаешь, все не просто. Конечно, нельзя не помочь соседям, ежели беда в их дом пришла, но все надо делать с умом.

– Понимаю, сынок, понимаю, но когда в меня целятся, я тоже винтовку вынимаю… – сказал Николай, глядя в глаза сыну.

– Так, мужчины, все к столу, – прозвучал голос Аксиньи, накрывавшей на стол.

– Идем, сынок, потом договорим, у меня кое-какие мысли появились, обсудим, ты же у меня военный человек.

– Хорошо, пап!

После ужина Николай ушел к себе в комнату, прилег на диван. Он подумал, как же ему рассказать своему сыну о том страшном времени, когда жизнь порой висела на волоске и ничего не стоила. Когда тебя в любую минуту могли убить и ты тоже убивал, и другого выбора не было. В его памяти стали всплывать события прошлого, казалось давно забытые, но они приходили одно за другим с точностью до мелочей, как будто все это было только вчера…

Пролетели годы, ушли в безвестность люди, и дела их канули в вечность, унеся беды и радости, горе и печали. Даже могилок не сыщешь, приняла земля их грешные тела и растворила в себе, питая травы лесные да вековые деревья наливая силой. Стоят они, таежные великаны, в три обхвата, мохом седым покрытые, неподвластные времени и недоступные рукам людским, пока не выйдет их срок. А выйдет, с диким скрежетом и треском рухнут на скалы, подломив попавших под них молодых собратьев, останутся на долгие годы непреодолимым препятствием путнику или зверю, по тропе идущему. Потому тропы таежные вдруг, ни с того ни с сего, иной раз исчезают. Пропадают в заломах и зарослях, вроде как и не было николи здесь хода для человека. Разве что зверь проскочит али птица какая схоронится от охотничьих зорких глаз в непролазье темном. Трудно сохранить в памяти таежные тропы, даже если каждый год по ним ходишь, а уж если некоторое время не бывал, считай, снова книгу таежную листаешь. Не был в этих краях Кольша всего-то пять с небольшим лет, а с трудом узнавал берега Енисея, мимо него проплывающие. В тумане утреннем прижимался он к самому берегу, всматриваясь в скалки береговые, в устья небольших ручьев, боясь пропустить то самое место, откуда когда-то начал свой долгий путь по чужбинам. Небольшая плоскодонка была легка и почти не просела в воде от Кольши с его заплечным мешком и довольно крупного пса непонятной породы по кличке Арчи. Они третьи сутки сплавлялись по реке, благополучно миновав, не считая деревень, по тому берегу уже, и когда-то столицу Енисейского края город Енисейск, и большое село Ярцево, только названий этих Кольша не знал. Он никогда в этих жилых местах не был, да и не собирался быть. Он искал небольшой ручей, устьем своим огибающий огромный камень на енисейском берегу, с уютной лагуной под крутым скалистым обрывом. Он помнил это место, но прошло много лет, он боялся пропустить его, а это было бы большой бедой. С этого ручейка, и только, он мог найти дорогу к родным местам. По времени, он понимал, что это уже где-то рядом; потому, как только смеркалось, он причаливал в пригожем месте, и они с Арчи устраивались на ночлег. Спешить было некуда. Кольша понимал, вряд ли кто ждет его там, куда он направлялся, но он хотел навестить свою родину, поклониться праху своих родичей. А там уже и решать, как дальше жить на белом свете. Шло лето 1948 года…