Олег Таругин - Четвёртое измерение: повторение пройденного

Это не бой, ребята, это расстрел. Ну что же, значит, всё, пора и мне… Стараясь не приподниматься над примятой травой даже на пару сантиметров, я нащупал на груди ребристый корпус оборонительной «феньки», подвешенной на карабинчике разгрузки.

В тот момент, когда пальцы коснулись металла, нашу ненадежную позицию аккуратно перемешало с землей ракетным ударом с вертолетов…

До боли и цветных кругов под сомкнутыми веками зажмурившись, я с силой потряс головой, прогоняя кошмарное видение. Ну да, вот как раз так оно всё и будет. И очень скоро. Именно там, за забором нас и ждут. Никаких предложений о сдаче в плен, никаких предупреждений об открытии огня и прочей демагогии — мы им не нужны. Точнее, нужны, но исключительно для того, чтобы сработала временная петля в два года длиной. И мы, живые и здоровые (включая и погибших раньше Марков), вновь оказались в родном Приэльбрусье. Где нас тоже уже будут ждать…

— Ну и чего дальше? — поелозил локтями по траве лежащий рядом со мной майор. — Нас, как я понимаю, прямо за забором и ждут, да? Временная петля, прыжок в прошлое, всё, как ты говорил?

— Угу, — безразлично согласился я, — прямо там. Прямой беспересадочный рейс «Швейцария — Баксанское ущелье». Только не через пространство, а через время. Была ночь — станет день, было нас десять — станет двенадцать, были живыми — станем мертвыми. Чудеса высоких технологий в преломлении четвертого измерения, лови момент, коллега, второй раз такого все равно не увидишь!

Майор одарил меня подозрительным взглядом и отвернулся, снова занявшись биноклем — в отличие от остальных, он-то как раз хорошо знал, что означает для нас с ним подобное настроение. Золотая середина между максимальной боевой собранностью и предистерической реакцией…

— Юра, — это уже полковник. Тоже интересуется. — Так что делаем?

— Не знаю, — я перевернулся на другой бок, встретившись взглядом с подползшим вплотную Валерой. — Весь прикол в том, что они не могут отправить нас в прошлое прямо отсюда. Иначе им придется отбросить на два года весь ЦЕРН. Поэтому-то им обязательно нужно, чтобы мы пересекли забор, это у них нечто вроде обмотки для своего рода генератора темпорального поля. Грубо говоря, сам комплекс ускорителя останется для них в реальном времени, а мы провалимся в прошлое. Вот они и ждут.

— И мы тоже ждем… — мрачно подытожил полковник — и неожиданно понял , о чем речь. Молодец, хотя я думал, ты раньше созреешь:

— Слушай, а как тебе-то удалось здесь остаться?! Ну, тому тебе, который нас встретил?

Что ж, наверное, и на самом деле пора нам до конца объясниться. Сомневаюсь, конечно, что получу от кого-то из них реальную подсказку насчет того, как поступить дальше, но тем не менее:

— Вот именно… Ладно, слушайте, я специально об этом раньше ничего не рассказывал. Помните, я говорил, что во всех временных вариациях — и виденных нами, и нет — участвовали мы же сами? И что воспоминания об этом есть у каждого из нас, просто мы не можем этого вспомнить? Так вот, во время нашего последнего… проникновения туда, на территорию, меня контузило. Ну, не то, чтобы именно контузило… Я шел в прикрытии, а мой тезка — впереди. И вот, когда я уже собирался пройти через пролом в стене, он вдруг подскочил и ударил меня прикладом. Прямо через пробитую нами дырку. Я вырубился и упал по эту сторону забора, а когда пришел в себя — все уже закончилось. Он сумел вспомнить , понимаете? Сумел сделать то, что нам оказалось не под силу — найти в собственной памяти информацию о том, что будет — или было — дальше. Вот так я и раздвоился, оказавшись и там, и тут одновременно. Самое смешное, что после удара я тоже кое-что вспомнил. Кое-что вспомнил, кое-что домыслил, кое в чем мне помогли разобраться.

— А дальше? — осторожно поинтересовался Валера, вместе со всеми буквально пожирающий меня глазами. Единственным, кого все эти сенсационные откровения, похоже, нисколько не трогали, был мой двойник. Майор, низко опустив голову, меланхолично жевал свежесорванную травинку — он тоже только что вспомнил , что ему надлежало сделать в недалеком будущем. Вспомнил, так сказать, с опережением графика — когда это произошло в прошлый раз, я только что рассказал.

— А дальше я прятался в канализации и захватывал заложниц, — удивленно приподнявшуюся Валерину бровь я проигнорировал. — Собирал сведения и мучительно пытался понять, как нам поступить дальше. Пока так и не понял, — я задумчиво почесал кончик носа. — Кстати, кому интересно: мы последние. После того, как я остался здесь и одновременно вернулся в нейтринку, во временной петле снова что-то изменилось (услышавший последние слова майор легонько вздрогнул). После нас уже никого не будет. Мы — это последний шанс…

— Шанс на что? На уничтожение ЦЕРНа? — переспросил вдруг полковник, кажется, тоже начавший что-то понимать.

— На жизнь нашего мира! — отрубил я. — В будущем больше нет никаких вариаций, кроме той, в которой мы сейчас находимся. Возможно, тебе проще это понять, я, например, не могу, но наши миры слишком сильно переплелись между собой. Они здесь дожили до 2007 только благодаря своему ускорителю, хоть и не понимают этого; временные же вариации всех остальных миров обрываются в 2005. Все, Валер, большего я все равно не знаю и не смогу понять. Попасть на территорию мы не можем — нас отбросит в прошлое, не остановить его — значит всем погибнуть. Дальше — думай сам…

— П-п-привет… — ничего более умного Леночка выжать из себя не смогла. Все-таки не каждый день сталкиваешься на собственной лестничной клетке со своим двойником, отличающимся от тебя разве что цветом волос и одеждой — словно в зеркало смотришься. Стоящая напротив рыжая девушка сморгнула, помотала головой и, поскольку видение не исчезло, задала ничуть не более умный вопрос:

— Ты кто?

…За пыльными стеклами подъезда вовсю светило невидимое за плотной пеленой затянувших небо грозовых туч яркое летнее солнце. В единственном пробившемся сквозь многолетнюю грязь солнечном лучике весело роились неугомонные пылинки. Пораженные прохожие останавливались, все как один глядя сначала на низкое серое небо, затем — себе под ноги, на собственные тени, как и положено убегающие в противоположном востоку направлении. На сам восток смотрели лишь те, кто не поленился, выходя из дома захватить с собой темные очки — визуально отсутствующее на небосводе утреннее солнце, как ему и было положено, здорово слепило глаза…

Дежурная смена ближайшей к ЦЕРНу атомной электростанции так никогда и не узнала, сколь страшной судьбы избежала в тот самый момент, когда мы приняли решение не атаковать ближайшую АЭС. Нет, не из человеколюбия, и уж конечно не ради спасения той самой радужной форели, что припомнилась мне в недавнем разговоре с Валерой (честно говоря, на самом деле я понятия не имею, обитает ли она в прозрачных водах Женевского озера или нет). Просто мы решили, что пятичасовой марш-бросок в нашей ситуации — непозволительная роскошь. Да и неизвестно, насколько губительной окажется для укрытого на стометровой глубине под юрскими горами ускорителя ударная волна термоядерного взрыва и поднятая им приливная леманская [18] второе (французское) название Женевского озера — «озеро Леман». волна. Теоретически — губительна, практически же? Как говорится, «анализ невозможен из-за недостатка исходных данных». А поскольку ко времени оного взрыва мы вместе с АЭС уже благополучно превратились бы в невесомые облачка раскаленного радиоактивного газа, проверять на практике истинность данного предположения хотелось не сильно. Жертвовать собой имеет смысл лишь тогда, когда ты стопроцентно убежден в положительном результате. Так нас когда-то учили, а своим учителям мы привыкли доверять.