Ян Бадевский - Лимб

За исключением ветра.

Его не унять.

Девочке вдруг захотелось выбраться на террасу, сесть на скрипучие доски и погрузиться в глубокую, всеохватывающую медитацию. Странное желание. Такого с Навсикаей не случалось уже много недель. Она думала, что утратила связь с Гильдией, отказалась от своего предназначения. Путь мастера — это путь страданий. Хоть Наставники и утверждают обратное. Ты отказываешься от своей семьи и друзей, посвящаешь каждую свободную минутку тренировкам, чтению древних манускриптов, медитациям, пробежкам и общению с рлоком. А потом мироздание забирает у тебя питомца. Разве это не страдание? Вот Вячеслав ходит по земле, учит послушников, стережет Двери и что-то непрестанно записывает в свой дневник. И живет неплохо, надо сказать. По нему не скажешь, что жизнь утратила смысл и больше не к чему стремиться... Надо будет спросить, как ему это удается.

Навсикая прикрыла ставни.

Щелкнула задвижкой.

Ветер утихомирился, комната окуталась тишиной. Звезды еще пытались пробраться в безопасную утробу спальни, но их свет перестал быть таким колючим. Стекло дребезжало под напором воздуха.

Перед пробуждением Навсикая видела сон. Подробности растворялись, уползали в щели подобно щупальцам утреннего тумана. Вроде бы девочка переступала порог своей кельи на террасах Гильдии, осматривалась и понимала, что всё лежит на своих местах. Стены покрыты изречениями мертвых мастеров, рядом с черной пастью камина сложены дрова.

Вот они — свеча и шарики.

В келье Навсикаи стояли огненные часы. Вячеслав однажды объяснил ей принцип работы этого механизма. Свеча лепится из древесного порошка, смешанного с благовониями. Получается красивая ароматическая спираль, которая может гореть месяцами без участия человека. На спирали крепятся металлические шарики — падая в фарфоровую чашу, они издают громкий звук и будят послушника. Келья наполнена приятным расслабляющим запахом — то ли пихта, то ли роккевениумский кедр... Помнится, Вячеслав с улыбкой добавил, что у Ольгерда на подоконнике стоял более примитивный будильник.

Навсикая чуть не расплакалась, увидев свою келью.

Пыльную, заброшенную, никем не занятую. Юная послушница тут же принялась за уборку. Распахнула окно в холле и дверь в прихожей. Поднялась по узкой лесенке в спальню, затем — к люку, ведущему на плоскую крышу. Отбросила массивный квадрат, впустила в дом чистые горные сквозняки...

Дальше — каскад обрывочных образов.

Ножи, летящие по заданным траекториям. Спарринг с неизвестным мастером, лицо которого не удалось запомнить. Медитация в утренней серости. Исполинские тени пиков, протянувшиеся через всю цепочку террас. Спокойствие и уверенность в завтрашнем дне...

Подготовка к чему-то.

Навсикаю уже давно не посещали видения из будущего. Словно закрылась неведомая дверь, впускающая разум в бездонный колодец неведомого. Закрылась, захлопнулась, а ключ выброшен на самое дно Океана.

И вот она — потайная калитка.

Скрипит, отворяется.

Манит обещанием пути.

Навсикая видит себя идущей сквозь звездные россыпи в сопровождении мохнатого белого рлока — не своего, Ольгердова. Видит осколки иных миров, прозрачные потоки, связывающие Храмы Демиургов и Небесные Скиты. Видит дали, о которых раньше не смела и мечтать...

И в этот миг раздается удар грома.

Тот самый, что выдернул Навсикаю из мутного течения то ли пророчеств, то ли несбыточных грез.

Чтобы попасть на большую террасу, ей надо отворить дверь, спуститься на один виток по спиральной лестнице центрального столба и зайти в комнату Брина. Еще ниже располагалась гостиная, где много лет назад жил Ольгерд. Сейчас эта комната пустует. Для Навсикаи — слишком много пространства. Для Мерт — слишком болезненные воспоминания. А Брин... У Брина есть дела поважнее, чем гостить в старом родительском доме на отвесной стене Атолла Миядзаки. Брин путешествует на «Мемфисе» с Коэном в поисках Безымянного Скита.

Навсикая всё же сделала это.

Тихонько подкралась к двери, вслушиваясь в звуки спящего дома, и потянула на себя ручку. Каждый шорох, каждый вздох и скрип еще вчера показались бы ей запредельно громкими. А сегодня дом захлестнуло грозой, накрыло ветром и холодом.

Ступеньки из полированной и покрытой лаком ятобы приятно согревали босые ноги девочки. Ей не нужно было зажигать свечу или лампаду, запускать под потолок световую руну или стоять, приноравливаясь к затопившей дом черноте. Навсикая провела тут детство, она могла с завязанными глазами выйти хоть на веревочную тропу, ведущую в старый город, хоть на узкую галерею, вьющуюся по нижнему периметру дома.

Левая рука легла на перила.

Вниз, туда где уютный мирок родительского дома встречается с распахнутым настежь Океаном.

Терраса встретила ее шквальным ветром, морской свежестью и непередаваемым запахом грозы, бушевавшей среди туч. Похоже, кормчий перестал набирать высоту. Атолл скользил в пятистах локтях над клубящейся мглой, двигаясь к ближнему краю грозового фронта. Солнце нескоро поднимется над горизонтом, так что времени предостаточно.

Навсикая проснулась с твердым намерением.

Разобраться в себе.

Склеить осколки души, посмотреть в будущее и принять его. Стать полноценным человеком, а не бледной тенью.

Девочка уселась в центре террасы.

За ее спиной громоздились вверх бесчисленные ярусы пристенного города. Хлипкие домишки бедняков, крытые галереи, врезанные в скалу тоннели, веревочные и деревянные лестницы. Массивная туша Атолла жила собственной жизнью. Древняя магия удерживала Скит в воздухе, приковывала его незримыми узами к Храмам и Дверям, мешала развалиться на части. Сквозь порталы из иных миров прибывали люди и нелюди, торговцы и чернокнижники, маги и воины. По трубам струилась вода, урчали неведомые механизмы, подвластные железной воле кормчего. А впереди простиралась пугающая бесконечность. Необъятный мир, который, Навсикая теперь это знала, сулит маленьким девочкам лишь боль от утраты и ощущение безысходности.

Впрочем...

Что-то изменилось.

Навсикая устроилась поудобнее. Плед согревал плечи и босые ноги, дарил крупицы тепла ребенку, осмелившемуся бросить вызов ревущему шторму.

Снова — ветвящийся фиолетовый зигзаг.

Далекий раскат.

Волосы растрепались на ветру, закрыли половину лица. Неважно. Послушница закрыла глаза и нырнула в изменчивое русло неосознанности — так, словно делала это каждый день. Навыки, вбитые на террасах в головы учеников, не пропадают бесследно.

Навсикая просидела в полной неподвижности долго. Сторонний наблюдатель, зевнув, отправился бы спать, не дождавшись конца этой истории.