Алексей Шмаков - Макото. Том первый

Гуоджин что-то поколдовал со стеной и она отъехала в сторону. Перед нами открылся хорошо освещённый, длинный коридор, вырубленный в скале. Пройдя по этому коридору, мы оказались в небольшом помещении, стены которого были исписаны иероглифами. В этом помещении наёмник разулся и заставил то же самое сделать и меня. Очередная замаскированная под стену дверь вывела нас в довольно большой зал, пол которого был выложен спортивными матами. Пришлось ослаблять защитный кокон, чтобы осмотреть комнату, в которую мы попали. К боли я уже привык и практически не обращал на неё внимания.

Практически всё помещение было заставлено разнообразным спортивным инвентарём. От известных абсолютно каждому: мячи, скакалки, гантели, штанги и ещё куча всего прочего. До совершенно непонятных приспособлений. Даже не знаю, как их описать.

Разглядывая разношёрстное наполнение помещения, я умудрился не заметить сухонького азиата с лысой макушкой, сидящего практически в центре этой комнаты.

Он сидел на полу с закрытыми глазами, по левую руку от него лежала катана, по правую её ножны. Походу это и есть мой новый учитель боевых искусств.

Гуоджин толкнул меня в сторону старика. Я взглянул на него, но он лишь покачал головой, давая понять, что подойти к старику я должен в одиночестве.

– Только не вздумай врать, учитель с лёгкостью распознаёт ложь. – услышал я шёпот наёмника. – И вот преподнеси ему подарок. Он это любит.

Гуоджин впихнул мне в руки несколько тонких журналов. Посмотрев на которые, я охренел. Несмотря на то, что все надписи состояли из сплошных иероглифов, картинка на обложке сразу давала понять, что это за журналы.

На обложке были изображены две полуголые анимешные девчонки, рыженькая и брюнетка, которые страстно целовались. При этом рука брюнетки сжимала нереально большую грудь рыженькой. А рыженькая запустила свою пятерню в трусики к брюнетке, которые уже были влажными, и похоже, засунув ей пару пальцев внутрь.

Быстро просмотрев остальные журналы понял, что мой новый учитель ещё тот извращенец. Которого, видимо, очень прёт от лесбийской любви. Именно на эту тематику были все журналы.

Мой мелкий член было зашевелился у меня в штанах, напомнив, что он вообще у меня имеется. Но, как то практически сразу сдался. Что очень кстати, а то пришлось бы идти на смотрины к учителю, с оттопыренными штанами.

Хотел было сказать Гуоджину, к какому извращенцу он меня привёл, но кругом стояла тишина, нарушать которую я не решился. Пожав плечами, пошёл к старику. Гуоджин остался стоять на прежнем месте.

Остановившись напротив старика, я стал ждать, его реакции. Её не было. Простояв так ещё несколько минут, тоже сел на пол, прежде положив пикантные журналы между нами и стал ждать. Не знаю почему, но я был уверен, что должен ждать пока старик сам не обратится ко мне. И я ждал. Просто сидел и всё.

Мы сидели уже больше часа. За это время на морщинистом лице старика не дрогнул ни один мускул и сам он ни разу не пошевелился. Даже, кажется, не взглянул на моё подношение. Чего нельзя было сказать про меня.

– Для чего тебе повязка на глазах? – наконец спросил меня старик.

Я вздрогнул, словно меня окатили ведром ледяной воды. По телу побежали мурашки. Так и заикой легко остаться! Но почему, я не заметил, когда он начал говорить? Всё это время я не наблюдал за лицом старика и должен был заметить это. Очень интересно.

– Я слеп. А люди боятся, глядеть в глаза слепцу. – ответил я чистейшую правду.

– А разве ты слеп? Насколько я вижу, твои глаза действительно не работают, как им должно. Но разве ты слеп? – очередной вопрос старика заставил меня напрячься.

Скорее всего, Гуоджин рассказал ему, о моих возможностях, другого объяснения этим вопросам я не вижу.

– Нет я не слеп. – если этот человек станет моим учителем, то я не должен ему врать.

– Тогда для чего тебе повязка на глазах? – повторил свой первый вопрос старик.

На этот раз я не спешил отвечать. А действительно для чего всё это время я ношу повязку на глазах. Как только я оказался в этом теле, повязка уже была на мне. Дальше события развивались слишком быстро и я просто не обращал на неё внимания. К тому же очень сложно это сделать, если не пользуешься зрением, в привычном понимании этого слова. И да, как я уже говорил старику, люди боятся смотреть в глаза слепцу. Как только мы оказались на базе, мне дали это понять. Но это всё не то. Что хочет услышать от меня старик? Какой ответ он ждёт?

– Повязку я ношу для себя. – пришла в голову, на первый взгляд, совершенно глупая мысль. Но именно эта, глупая мысль, показалась мне правильной. Именно так, повязку я ношу для себя. Она является своеобразным барьером, между мной и остальным миром. Повязка единственная вещь, которая была со мной в тот день девятого сентября. Она же была со мной и тогда возле перевёрнутого автомобиля. Гриша с одним из наёмников оставили переломанного меня лежать на земле, а повязка осталась со мной. Можно сказать, что это единственная вещь, которая постоянно со мной.

Вот так старик одним простым вопросом заставил меня понять очень важную вещь. Понять, что я боюсь. Боюсь снять повязку и остаться в этом мире совершенно один.

– Сними её. В моём доме она тебе не понадобится. – в голосе старика зазвучала сталь. Я не посмел ему перечить и уже было потянулся к повязке, как получил болезненный удар по руке ножнами. – Я передумал. Лучше уничтожь её силой, что ты прячешь от остальных.

Вот тут я реально завис. Неужели старик имеет ввиду силу, спрятанную под защитным коконом из пси-энергии? Да ну нафиг. Я что мазохист? Да к тому же если сниму с глаз всю защиту могу задеть либо старика, либо Гуоджина.

Очередной удар ножнами, на этот раз в живот, прилетел столь же внезапно. Хорошо, что я вовремя смог заметить смутное движение и успел напрячь пресс. А то думаю пантомима на тему, «выбросившаяся на берег рыба», мне была бы обеспечена.

– Это может быть небезопасно. – попробовал я вразумить старика.

В ответ на мои слова старик заливисто рассмеялся. Он даже прилёг и начал стучать рукой по полу. Через пару минут его отпустило и он сел обратно.

– Пока ты можешь представлять опасность только для самого себя. – едва сдерживая смех, сказал мне старик.

И что-то меня так задело его поведение. Смеётся ещё надо мной, старый сморчок. Значит, я не могу представлять опасности. Ну ладно держи.

После этой мысли я один рывком снял защитный кокон с глаз, чего ещё ни делал ни когда. Боль, ударившая по мозгам, не давала думать. Сейчас я сидел лицом к старику и вполне возможно, что на его месте осталась лишь горстка пепла. Именно так было в тот день, когда я запечатал эту силу.