Семён Афанасьев - Алекс и Алекс 5

То, что она сообщает, я уже знаю и от Алекса – он посвятил меня за последние пару минут.

Наверное, даже железной доктору Карвальо иногда надо просто высказаться. Сейчас именно такой случай, потому молча слушаю всё, что она говорит.

Отвечая на её вопросы о самочувствии, о количестве её пальцев у меня перед носом и об ощущениях в голове, я деликатно обхожу момент наличия независимого интеллекта в моём чипе. Как и то, что его протоколы лечения могут вообще не иметь аналогов у нас.

На душе пусто, тоскливо и паскудно.

Стараюсь отгонять маячащую на заднем плане депрессию, потому что ст о ит только начать жалеть себя – и всё. Сливай воду.

– Камила, займись Жойс, – вкладываю в голос как можно больше тех эмоций, которые испытываю.

Наша бравая капитан вздрагивает, как от удара хлыстом.

– Не хорони её раньше времени. – Не знаю зачем, но продолжаю настаивать.

– Тут речь не о «раньше времени». Тут речь совсем о другом… – внезапно доктор Карвальо всхлипывает и раздражается каким-то старческим бабским рыданием.

Пару мгновений она просто воет навзрыд, затем берёт себя в руки.

– Камила, у неё бьётся сердце. Я это слышу и чувствую. Пожалуйста, не дай уйти её витальным функциям.

– Тебе знакомо понятие агонии? Если что, агония бывает очень разной. – Она высмаркивается в бумажную салфетку и, скомкав белый квадратик, отправляет его точно в мусорку у противоположной стены.

– Ты надо мной сейчас поиздеваться решила? – начинаю закипать. – Тебе так трудно сделать то, что надо?! НЕ ТЯНИ ВРЕМЯ!

К сожалению, несмотря на улучшение, моё общее состояние ещё очень далеко от идеального.

– Я тебя чуть гормонально поддержал, – признаётся сосед. – Если б не я, ты б чувствовал себя хуже. Я кое-какие пики сгладил. Но сейчас выкарабкиваемся.

Следующие секунд десять мы с Карвальо орём друг на друга.

По прошествии их, подсоединив и Жойс к реаниматору, Камила тяжело вздыхает:

– Ну сделала я, как ты просил, А дальше что?

– Её сердце бьётся. Она лежит в реанимационной капсуле. Если засбоит её дыхательная функция, насколько я понимаю, эта капсула и лёгкие ей будет вентилировать. Правильно?

– Правильно, но что толку? Овощ он овощ и есть. Коротышка, поверь врачу со стажем. – Камила не прекращает всхлипывать и пялиться в свой экран. – Или у них со снаряжением зарядов что-то не то было? – недоумевает она сквозь слёзы. – Может, ей досталась двойная порция? А тебе остатки? Да ну, чушь… не бывает так, – она поднимает глаза на меня. – Знаешь, ты особо в своей капсуле не ёрзай! Когда кажется, что всё идёт гораздо лучше, чем должно быть по правилам, это часто является сигналом того, что всё очень хреново на самом деле!.

– Моё состояние ты что, на стресс сейчас списываешь? – нехотя пожимаю печами.

Не знаю, что за телеметрия ей идёт от вставленных в меня иголок, но у меня свой экран перед глазами, во внутреннем пространстве. На нём количество активных нано-хреновин в моём организме стремительно уменьшается. Мозга они, кстати, тоже не достигли из-за какой-то примочки Алекса с гемато-энцефалическим барьером.

Алекс постепенно отпускает какую-то блокаду моих ощущений, потому состояние ощущается, как под танк попал. Но это, по его словам, самые что ни на есть остаточные явления.

– Нет, не стресс, – соглашается тем временем Карвальо. – Если тебе полагается быть трупом, то за счёт шока на этом свете ещё никто не удержался. Хотя бы и она, – кивок в сторону Жойс и ещё один каскад рыданий. – У тебя иммунная система каким-то образом воспринимает инвазию, как инфекцию. И почему-то нереально быстро реагирует… странно…

– Ханьская медицинская искра, не забывай. – Пожимаю плечами. – И прекрати мазать сопли по столу… Камила, смотри. С технической точки зрения, Жойс жива. Я слышу, что у неё бьётся сердце и поддерживается дыхание. Причём самопроизвольно. Можешь мне пояснить на пальцах, что вообще произошло? Какие процессы надо откатить назад, чтоб …? – я не договариваю, но Карвальо и так понимает меня правильно.

Вздохнув, она начинает свои пояснения, перемежающиеся ремарками Алекса по внутренней связи.

– Как насчёт небольшого сотрудничества? – Чоу буквально ворвалась в ангар Фельзенштейна, пользуясь кое-какими незадекларированные возможностями управляющей Компании на территории.

– Как ты сюда попала?! – искренне изумился в ответ израильтянин, разворачиваясь к ней навстречу во вращающемся кресле. – Сюда же местным входа нет, включая даже очень серьезных людей?!

– Армии хода нет, прочим федералам тоже нет. И муниципалам тоже нет, – покладисто согласилась китаянка. – А управляющей компании очень даже есть. Пожалуйста, давай не будем тратить времени на дурацкие споры? Ты заметил, что я сейчас не истерю, не ругаюсь?

– Это-то и пугает, – вздохнул Моше, разворачиваясь обратно к экранам.

– Я всё же неплохой специалист и в ряде процессов понимаю не хуже тебя, – констатировала хань в затылок Фельзенштейну, подходя сзади вплотную. – Я ни за что не поверю, что представители двух древних народов не смогут договориться между собой в одной простенькой ситуации. В которой их интересы не то чтобы не пересекались, скорее, наверняка друг другу не противоречат.

– Что ты можешь знать о моих интересах? – повторно удивился Моше, уже через плечо, не оборачиваясь.

– Мне нет дела ни до каких твоих интересов, – примирительно подняла вверх пустые ладони Чоу. Затем, подумав мгновение, положила их на плечи израильтянину. – Но я же вижу, что мальчишка и тебе не безразличен.

– А может, у меня на него собственные коварные планы, – уязвленно огрызнулся Фельзенштейн.

– Мне нет дела до твоих планов, – мягко повторила китаянка. – Сейчас предлагаю на некоторое время всего лишь объединить усилия, если мы оба хотим видеть его в относительной целости хотя бы завтра.

– А ему что-то угрожает? – неподдельно озадачился Моше.

– В принципе, логичный вопрос. У тебя же нет допуска к сводкам по территории, – не удержалась от шпильки хань. – Смотри на экран. – Она откатила израильтянина в сторону вместе с креслом и, склонившись над его персональным терминалом, выбила длинную последовательность цифр по его клавиатуре.

Представитель безопасности на территории Корпуса задумчиво шагал по одной из аллей. Он абсолютно не переживал по поводу размолвок с неизвестным «доброжелателем», поскольку был слишком для этого стар и опытен.

Еще лет пятнадцать – двадцать назад он бы, вероятно, бросился сломя голову выполнять пожелания неизвестного доброхота. Молодые всегда падки на лесть и наивны: в надежде на неизвестные бонусы, другой бы на его месте выложился на все сто.