Михаил Лысенко - Девочка ищет отца

– Мне покойный Саня Зелёный рассказывал, – в полголоса сказал он. – А он стукачей нюхом чуял.

Они поднялись по лестнице, остановились у недлинного прохода, который вёл в бар.

– Я наверх, – сказал Бек, доставая пачку денег и начиная отсчитывать купюры. – Сниму стресс, всё такое. Если успею, потолкаюсь среди знакомых, разживусь новостями.

– А я у стойки посижу, – сказал Пыж, следя за действиями Бека. – С Лёликом побакланю, может, про Гошу Дикого что-нить узнаю.

Бек поморщился. Среди серьёзных сталкеров за Гошей давно закрепилась репутация пустобрёха и разводилова для лохов. Потом пожал плечами. Кивнул. А почему – нет? Порадуем девку сказками про Гробовщика, типа, гляди, красавица, как пашем ударно.

Протянул деньги Пыжу.

– Тут полторы сотни, хватит?

Тот кивнул, суетливо спрятал купюры в карман. Заулыбался в предвкушении.

– Да не напейся, – хмуро сказал Бек.

– Слушаюсь, папочка, – щелкнул каблуками его напарник, и двинулся было в сторону веселья, но Бек поймал его за плечо, развернул, посмотрел в глаза.

– И язык попридержи, – сказал он. – Спалишь – убью.

Улыбка сползла с лица Пыжа. Он заморгал, несколько раз кивнул и осторожно высвободил плечо.

– Встречаемся у стойки через два часа, – сказал Бек.

Они повернулись спинами друг к другу, и каждый пошел в свою сторону.

Баркас глубоко вдохнул, вытирая пот. Улыбнулся. Вот теперь он по настоящему почувствовал, что вернулся.

Нет, когда микроавтобус с зарешёченными окнами проехал под шлагбаумом, у которого скучал солдатик с карабином на плече, тоже шевельнулось что-то в душе. Пахнуло будто бы корбидом и горелой изоляцией, накатила волна страха, что вот-вот, сейчас, ка-а-ак… А что как? Непонятно. Но памятно. Вот так же он почувствовал себя… Сколько же лет прошло? Три он отсидел, да ещё два, да плюс ещё… Ну, да неважно. Кто в Зоне годы считает?

И когда высадили его прямо в чистом поле, тоже шевельнулось что-то в душе у Баркаса. Что-то забытое, тревожное. Приятное. Он взглянул на погрызенный временем и непогодой асфальт, на остатки бетонной коробки на месте бывшей автобусной остановки, на какую-то развалюху без крыши с выбитыми окнами у обочины метрах в двухстах далее по ходу движения, и всё это под ласковым летним солнышком… Еле сдержался, чтобы не развести руки в стороны, будто бы для объятий с давним приятелем.

Прапор из сопровождения, помнится, вытащил из багажника здоровенный баул, положил на него «Калаш» с отстёгнутым пустым рожком, ПМ, с такой же пустой обоймой, рядом – цинк и несколько бумажных, похожих на детские кубики, коробок с патронами. Поочерёдно ткнул пальцем:

– Шмотки, стволы, ПДА, патроны, пайка на два дня.

Порылся во внутреннем кармане, достал небольшой кошелёк и, бросив его Баркасу, продолжил:

– Сто «гринов».

Протянул папку с распечатанным списком и шариковую ручку:

– Распишись.

Баркас пробежал глазами, улыбнулся.

– Двадцатку накинь, – потребовал он. – А-то я ведь пересчитаю.

Прапор фыркнул презрительно и сам накарябал неразборчивую подпись внизу листка. Потом, не говоря ни слова, запрыгнул в микроавтобус и умчался по поросшей травой асфальтовой дороге туда, откуда они приехали.

А часа полтора спустя, когда Баркас, уже переодевшись и снарядив оружие патронами, двигался в сторону «Яслей» (так на карте, забитой в ПДА, назывался лагерь сталкеров-новичков) в кустах слева у поворота дороги он увидел какой-то проблеск. Не успел ещё мозг понять, что так бликует оптический прицел, как тело его уже упало в кювет справа. Гораздо позже, секунду, а-то и полторы спустя, по тому месту, где он стоял, щёлкнул выстрел. К этому моменту Баркас уже быстро полз в лес. Там он затаился за сосной, что шагах в пятнадцати от дороги лежала на боку, и стал ждать. Баул и автомат с отстёгнутым магазином были намеренно оставлены в кювете, и его приманка сработала. Три головы, одна метрах в десяти справа, две другие на таком же расстоянии – слева, почти одновременно появились над дорогой, и тут же три фигуры с оружием наперевес метнулись к месту, где он упал. У одного был двуствольный обрез, у другого – что-то укороченное, вроде чешского «Скорпиона». Третий держал наготове пистолет Стечкина. Был ещё четвёртый – горе-снайпер, чья оптика предупредила Баркаса о засаде.

Но с ним – потом, решил Баркас, глядя на то, как горе-грабители бестолково толпятся у его вещей. Один уже расстегнул баул и шарил внутри, другой искал рожок от «калаша». Третий, типа прикрывал – целился из обреза в сторону леса, в который, как после короткого обмена репликами, решила эта гоп-компания, сбежал лох, побросав шмотки.

Три головы – три выстрела. Три трупа. Подполз, откинул одного покойничка в сторону пока не изгваздал кровью баул. Воткнул в автомат обратно рожок с патронами. Лениво пошарил в карманах убитых. Наконец, услышал тихие шаги. Потом приглушенный голос:

– Пацаны! Где вы там зависли?

Баркас вытащил из ножен на левом запястье заточку. Замер, притворившись мёртвым.

– Эй! – уже совсем рядом. Баркас представил, как снайпер на карачках переползает дорогу, вытягивает шею, силясь заглянуть в кювет. Всё ближе, ближе…

– Ух, ё!

Пора!

Он резко открыл глаза и метнул заточку, казалось, прямо в расширившийся зрачок опешившего молодого балбеса в грязном «камуфляже». Расстояние было метра три, так что не промахнулся. Снайпер завыл от ужаса, бросил ружьё, поднёс руки к лицу…

Баркас не дал ему прикоснуться к заточке. Выстрел из «Макарова», который он сжимал в левой руке, и последний из бандитов рухнул на землю. Кончено. Вытер со лба проступивший пот.

– Фанфарон, – думал он про себя. – Выпендрёжник. Наркоман адреналиновый. Чего сразу не застрелил? А-ну, как промазал бы заточкой? А пистолет заклинило или тоже бы промахнулся. Рука-то – левая.

Так думал Баркас и улыбался. Потому, как помнил, помнил он всё. И как ножи метать, и как стрелять с левой руки. А ещё улыбался, потому, как только сейчас он в полной мере ощутил, что вернулся.

– Ну, здравствуй, Копыто. Привет тебе от Кирова.

Услыхав такое обращение, Журавль вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

– Попутал ты что-то, мил человек, – сказал он. – Нет тут никакого Копыта.

– Ты ещё забыл удивиться. Мол, неужто покойники научились с того света приветы передавать? Киров ведь уже лет десять, как мёртвый.

Говоривший был невысокого роста, худощавый в потрёпанной стандартной для этих мест ветровке с заплатой на левом рукаве. Нос у него был слегка задран кверху, над левым глазом чернела крупная родинка. Он зашёл в подвал где-то час спустя, после того, как отсюда ушли Бек с Пыжом. Убедился, что никто не спускается по ступенькам за ним следом и только после этого начал негромкий разговор.