Михаил Шуваев - Линия соприкосновения

– И всё же, инженер Локкерби, что с лицом астронавта вам показалось не так?

– Оно было какое-то иссохшее, сморщенное, как печеное яблоко…

– Продолжайте.

– Я срочно позвал Сингха и вызвал универсального дроида. Я предполагал, что нам придется Лэя вытаскивать. Но к краю пропасти пришел не только Сингх, но и Лэй. Как выяснилось, он в этот день работал внутри станции и до этого момента вообще не выходил на поверхность. Мы сообщили о произошедшем на «Амулет», но там тоже все находились на месте. Поиски на дне ущелья ничего не дали.

– А что вы сами думаете по этому поводу?

– Даже не знаю. Судовой врач позже сказал, что это галлюцинация от некачественной воздушной смеси в моем скафандре. Может, и так, не знаю. Но галлюцинаций у меня ни до этого, ни после никогда не наблюдалось, да и медкомиссия не нашла никаких отклонений, ведь есть же её заключение, вы можете его прочитать.

– Комиссия ознакомилась с заключением медиков. А вы не запомнили никаких особых примет человека – рост, особенности скафандра, что у него было в руках?

– Нет. Когда на человеке скафандр, рост определить очень проблематично, в руках он, по-моему, ничего не держал. Но на груди у него крепился нестандартный прибор, похожий на универсальный геологический анализатор. Да, и еще – он был в очках! Я успел это заметить – линзы сверкнули, когда он ко мне повернулся. Вы же знаете, что почти никто под скафандр не надевает очки – все пользуются контактными линзами. Если очки сползут, то обратно их надеть вряд ли получится – для этого надо открывать забрало шлема. Некоторые, правда, резинками дужки сзади соединяют, но это тоже ненадежно…

– Больше ничего?

– Н-нет… Хотя… номер. Номер на заплечном ранце запомнил: сорок семь.

– Сорок семь? Вы уверены?

– Да, абсолютно. Когда я к нему подошел, он стоял ко мне спиной, и я осветил его фонарем. Сорок семь – я точно помню!

– Спасибо, инженер Локкерби.

Справочно

Видеорегистратор в скафандре Ш. Локкерби был неисправен и не работал. Съемка с камеры, установленной у входа на станцию, велась, но угол обзора таков, что нужный сектор в кадр не попал.

Совершенно секретно

Дознание по делу № 23-567/н

«Призрак Тритона», Том 3

Приложение

Краткая выписка

из отчета начальника

марсианской станции

«Циклон-23» Ф. Бейли

15 мая 2263 года планетолог Ференц Лайош выехал на легкой гравиплатформе с марсианской станции «Циклон-23» и направился в сторону завода по производству кислорода для пополнения запасов воздуха базы. Через четыре часа он перестал отвечать на наши запросы. Предпринятые попытки обнаружить астронавта не увенчались успехом. Запаса кислорода у него было на шестнадцать часов, плюс дополнительные баллоны на двадцать часов, запас хода гравиплатформы – не более ста километров. Гравиплатформа через две недели была обнаружена в ста тридцати двух километрах от станции. Запасные баллоны на ней остались неиспользованными.

Совершенно секретно

Дознание по делу № 23-567/н

«Призрак Тритона»

Том 3

Приложение

Справка к делу

Ференц Лайош был обнаружен случайно 23 апреля 2265 года (почти через два года после исчезновения) в 278 километрах от станции «Циклон-23» при воздушном картографировании поверхности Марса. Тело частично мумифицировано, причина смерти – удушье от нехватки кислорода. При нем находился переносной универсальный геологический анализатор. Номер скафандра – сорок семь.

Совершенно секретно

Дознание по

Делу № 23-567/н

«Призрак Тритона»

Том 4

Решение специальной Комиссии

КОНОКОМа

1. Гибель астронавта Ференца Лайоша квалифицировать как несчастный случай.

2. В связи с выявленными необычными обстоятельствами предложить научному отделу КОНОКОМа продолжить работу.

5 июня 2265 года

Совершенно секретно

Дознание по Делу № 23-567/н

«Призрак Тритона»

Том 4

Резолюция Научного отдела

КОНОКОМа

«Списать в архив».

30 декабря 2265 года

– Получается, что научный отдел так ничего и не обнаружил? – спросил Сноу. – И сам же в этом расписался?

Блумберг кивнул и стал смотреть на запад – туда, где еле рдели последние всполохи вечерней зари.

– И что такого необычного в этом деле? – продолжил Ричард. – Ну, нашли его почти в трехстах километрах – эка невидаль! И не такие случаи известны. А что там привиделось этому инженеру на Тритоне – вообще ерунда. Насмотрелся и наслушался сообщений по поводу исчезновения и поисков планетолога – вот и примерещилось незнамо что. Вампирный ужас!

Айво повернул голову:

– Ужас, говоришь? Вампирный? А как тебе понравится тот факт, что галлюцинация Локкерби по времени абсолютно точно, до минут – это проверено – совпадает с моментом, когда у венгра на Марсе кончался кислород. Это – раз. Проверено – Локкерби и Лайош в жизни никогда не пересекались и друг друга знать не могли. А когда Локкерби показали фотографию Лайоша, он опознал его. Это – два. Исчезновение и гибель венгра не освещались в СМИ, и, следовательно, знать об этом Локкерби не мог. Это – три.

Сноу задумчиво потер переносицу.

– И очки он носил?

– Венгр? Да, носил.

– Хорошо, тогда объясни мне, в чем там закавыка?

– А я-то откуда знаю?! Дело давно в архиве, я им не занимался, Штольц его вел, мой предшественник. А у меня с ним сам знаешь, какие непростые отношения.

– А зачем тогда ты мне всё это рассказал?

– Чтобы ты понял, что легенды внеземелья, которые циркулируют в среде астронавтов, имеют под собой реальную почву.

– И да и нет, Айво. Есть, действительно, легенды, которые основаны на прочных фактах, и тут я с тобой спорить не стану. А есть мифы, фантазии, героический эпос внеземельщиков, если хочешь. Небывальщина, одним словом.

– Ну, как знаешь, – Айво снова отвернулся к окну. – Только ты имей в виду, что Джонсон нам сейчас тоже может порассказать всякой небывальщины, как ты выражаешься. Так ты постарайся с ним без твоего скепсиса разговаривать, а то…

– Ладно, ладно, Айво! Что ты, ей-богу?

Сноу несколько секунд просидел неподвижно, потом набрал номер:

– Инспектор Леруа! Добрый вечер… Да, да, конечно… Что звоню? Инспектор, медики еще не назвали причины смерти Добровольского? Как? Острая сердечная недостаточность. Других… Понятно. Спасибо, инспектор, до свидания.

Ричард выключил МИППС и взглянул на Блумберга. Тот, продолжая смотреть в окно, прокомментировал без всякого выражения:

– Это тот диагноз, когда врачам просто нечего сказать.