Николай Романов - Экспансия (тетралогия)

Табуретка оказалась обычной — казначейство Галактического Корпуса экономило на Ф-мебели не только в боевых частях, но и в госпиталях. Кирилл переставил табуретку поближе к кровати и уселся.

— Гостей я больше не стреляю. Прошло уже больше недели, как меня перевели в штаб. Ночным дежурным. Но… — он понизил голос, — это секретные сведения, как ты понимаешь.

— Что ты говоришь! Трудная служба?

— Мне нравится.

— А остальные наши как там? Никто не убит?

— Пару Вин и Юрашу Кривоходова перевели на другое место службы. Где они — я не в теме. Остальные все в расположении базы. Кроме Спири.

— А он куда делся?

Кириллу показалось, что она затаила дыхание от волнения. Но нет, какое там волнение? Серые глаза, занимавшие едва ли не большую часть исхудавшего, обрамленного рыжим ежиком лица, смотрели в упор, а руки вовсе не теребили край одеяла, как вроде бы должно быть.

— Ты не думай… Я просто спрашиваю…

— Да я и не думаю ничего. Он ведь любит тебя.

— Не надо. — Ксанка отвернулась к окну. — Не надо, Кира!

— Надо! — рявкнул Кирилл. — Он сейчас под следствием. И ему нужно, чтобы кто-то о нем вспоминал.

— Под следствием? — Она повернула голову в нему и широко распахнула глаза. — За что?

— Нарушение устава.

— А что он такое совершил?

Она напряженно ждала ответа, но Кирилл решил ничего не объяснять. Зачем?

— Болтали всякое, Ксана. Точно я не в теме, поэтому травить вакуум не стану.

— Что ж, — она легкомысленно улыбнулась, — я помолюсь за него. Но все эти дни я молилась за тебя. Неужели ты не чувствовал?

— Конечно, чувствовал, — соврал Кирилл.

Разговор надо было заканчивать. Все равно он не мог сказать ей те слова, которые она от него ждала. Потому что сказать их значило унизить — и ее, и себя, и Свету.

— Мне пора.

Лицо Ксанки омрачилось, а глаза, казалось, стали еще больше.

— Как? Уже?

— Да, у меня в Семецком служебные дела. — Он встал. — Поправляйся!

— Ты даже не спрашиваешь, сколько мне тут лежать.

— А я знаю, — соврал Кирилл. — Я в справочном узнавал. Сказали, еще недели три.

— Пять. Я еще даже ходить не начала. — Она грустно улыбнулась. — Видишь, наверное, утку под кроватью.

— Подать? — спросил Кирилл.

И даже головой мотнул от чувства неловкости. Все он говорил не то, что она ждала, чего ей хотелось.

— Нет, не надо. Лучше знаешь что? — Она покусала губы.

— Что?

— Поцелуй меня, пожалуйста.

"Не надо", — хотел сказать Кирилл. Но не сказал. Потому что понял: надо. Не имеет сейчас никакого значения, любит он ее или нет и как бы к этому поцелую отнеслась Светлана. Потому что именно от поцелуя зависит, сколько еще недель проваляется Ксанка в этом госпитале и как скоро встанет с этой койки.

Он наклонился и коснулся ее горячих сухих губ, а она вскинула худые руки, обняла его за шею и чуть приподнялась, и они находились так, пока она не устала. Потом ее руки разжались, и она отвалилась на подушку, а он сказал: "Ну, поправляйся!" — и быстро, не обернувшись, вышел и только тут позволил себе, наконец, бурно перевести дыхание.

И принял окончательное решение относительно перспектив в их отношениях.

Спустившись вниз, он посмотрел на часы. До момента, когда он должен был прибыть к следователю, время еще имелось, и он решил сходить в гости к другим раненым товарищам. Однако справочная сообщила, что Михаил Афонинцев и Эзотерия Дубинникова как раз сегодня выписались из госпиталя и отправились к месту несения службы.

Тогда, выйдя из госпиталя, он присел на скамеечку и закурил, поглядывая на окна, за одним из которых осталась Ксанка. А потом понял, что тянет время, не решаясь совершить давно запланированный поступок.

Но почему? Неужели он опасается еще одной странности? Мало их было? Одной больше, одной меньше — до фомальгаута…

Не докурив, он выбросил сигарету в стоявшую рядом урну и кинулся к "чертенку". Забравшись в кабину, он воспользовался справочной автопилота и определил, как далеко гарнизонный госпиталь находится от кабака под названием "Счастливая полночь".

Через пять минут он посадил "чертенка" неподалеку от кабака, выбрался из кабины и проследовал в знакомые двери. Как и в прошлый раз, подошел к стойке, заказал кофе по-турецки, расплатился и сел за стол возле ближнего к выходу окна. Через пяток минут все та же официантка все в тех же черной юбке, белой блузке и передничке с белой наколкой на сиреневых волосах принесла ему заказанное.

— Ой! — сказала она. — А ведь я вас помню! Только тогда вы вроде бы были сержант.

— В самом деле помните?

— Да. Вы спрашивали меня, не было ли тут вашего приятеля, а я вам сказала, что тут сидел хромой майор со шрамом на лице, который не мог быть вашим приятелем, потому что и в звании и возрастом много старше вас.

"Ее зовут Серена", — вспомнил Кирилл.

А Серена продолжала тараторить:

— Сама не знаю почему, старшина, но я вас тогда обманула. Тут сидел вовсе не мужчина, а дама, а я так и не понимаю, почему я тогда вам…

— Стоп! — рявкнул Кирилл, обмирая.

— Ч-чего? — растерялась официантка, прижимая руки к груди.

— Подожди, Серена. Подожди… — У Кирилла перехватило дыхание, и он закашлялся. А откашлявшись, попросил виновато: — Извини, пожалуйста! Повтори еще раз. Кто тут тогда сидел?

— Дама, говорю, сидела. Не знаю, почему я сказала вам про муж…

— А какая она из себя, эта дама? — спросил Кирилл, снова обмирая.

— Симпатичная такая блондинка, с большими голубыми глазами и очень красивым голосом. Вся в черном была, но одежда не траурная. Блузка, штаны "под кожу" и сапоги такие… такие… Я бы сама такие купила.

Мариэль!… Неужели?

Кирилл схватил чашку кофе и залпом выпил ее. Потом вскочил:

— Спасибо тебе, Серена! Большое спасибо, девочка! Ты даже не представляешь, как мне помогла.

Серена сложила руки на передничке и опять затараторила:

— Пожалуйста, старшина! Я уже на следующий день удивлялась, зачем обманула вас. Как затмение какое-то нашло… И я хотела было отыскать вас, но разве отыщешь? Я ведь даже имени вашего не знала. А и знала бы, так в справочной не дадут никаких справок. Секретность, я понимаю…

Она бы и еще говорила и говорила, но Кирилл поднял руку:

— Извини, мне пора! — и был таков.

В особый отдел он прибыл за пятнадцать минут до назначенного времени. Предъявил охране персонкарту, проследовал к нужному кабинету, подождал, сидя на скамейке, возле двери.

Ровно в тринадцать часов его вызвали.

Следователем оказался немолодой прапор. Судя по всему, еще совсем недавно он был самым обыкновенным безмундирником, служил под началом какого-нибудь районного прокурора и собирал доказательства вины сутенеров и наркоторговцев, но вот призвали человечка на военную службу и полетел он за три девять планет на Периферию, а дома остались мягкая сдобная булочка-супруга и двое недорослей, мечтающих о безбедной и беззаботной жизни…