Наталья Точильникова - Город убийц

Я вспоминал моих родителей, которые произвели меня на свет совершенно естественным путем. У нас в семье был культ справедливости, они все время кого-то спасали: собирали деньги, вытаскивали из плена или из тюрьмы, торчали на Народном Собрании, писали проекты законов, которые не принимали никогда. Они меня не одобрили, хотя и поняли. Я шел к понятной и, возможно, правильной цели неверным путем. Они оба не дожили до моего освобождения.

Мне кажется, они бы поняли Эйлиаса, и он бы понял их. Выкупать воришек с отрубленными руками — это очень по-нашему.

На Дервише начиналась весна. Хотя здесь смена времен года выражена слабо.

Лианы с мелкими цветочками давно отцвели, и аллергия моя прошла. Теперь пришло время цвести огромным насекомоядным растениям, напоминавшим красные литавры. Пахли они при этом отвратно, за что были изничтожаемы в нашем саду, зато насморка, как ни странно, не вызывали.

— Анри, пойдем?

Адам стоял у стола и набивал трубку. Итак, прошло три месяца на Дервише, и теперь они собирали некий консилиум для решения моей судьбы.

— Пойдем, — кивнул я.

Был второй вечер этого дня, если можно так выразиться. Местное рыжее солнце клонилось к закату. Мы шли по крытой галерее к центральному залу виллы. Планировка ее слегка напоминала панировку дома на Лие, я бы не удивился, если бы они принадлежали одному владельцу. Только здесь был центральный зал, который вряд ли бы догадались построить на любой другой планете. Он представлял собой помещение под высоким куполом, напоминавшим обсерваторию. С севера и юга купол был непрозрачным, а с востока и запада обладал переменной прозрачностью, так что солнце, вставая, освещало зал с востока и отражалось в его западной стене. И то же самое, с точностью до наоборот, происходило на закате. Так что присутствующие оказывались между двух солнц, освещенные красными лучами обоих.

Сейчас нас ждала закатная феерия. Я был благодарен моим бывшим друзьям за столь красивый момент для вынесения мне приговора. В конце концов, не отправят же на костер. Максимум не вернут мое кольцо. Так или иначе, но врать им я не собирался.

Все были уже в сборе. Вокруг стола расположились Эжен, Симон, Ги, Бернард Тибо и Рауль Ланс — мои бывшие командиры, провожавшие меня в Оазисы.

Эжен указал на стул практически напротив своего.

— Садись!

— Рыцари круглого стола, — съязвил я, занимая предложенное место.

— Быть может, — без тени улыбки проговорил Симон.

— А я уж постою, как докладчик, — сказал Адам и принялся раскуривать трубку.

Ги, тем временем, зажег сигарету.

Я, кажется, тоже когда-то курил. Адам говорил, что зависимости практически не было. Значит, курил от случая к случаю и больше за компанию. Сейчас мне даже не предлагали.

— Так, — начал Адам, — я настоял, чтобы этот разговор происходил в присутствии Анри, поскольку вещи, которые мы будем здесь обсуждать, за глаза говорить недопустимо. Хотя что-то вы уже знаете. Частично я объяснял ситуацию Эжену, частично Анри. Но теперь для всех и по порядку. В том, что касается памяти, я сделал все, что мог. Все, что можно было восстановить, мы восстановили. Анри даже свои юношеские стихи вспомнил.

— Мог бы и не говорить, — заметил я.

— А что? — спросил Симон. — Хорошие были стихи, мы помним.

— Ну-у, — протянул я.

Мои вирши образца двадцатилетней давности казались мне излишне романтическими, донельзя наивными и полными откровенных стилистических ляпов. Речь в них шла в основном о любви к Тессе, которая, понятно, должна стать свободной. И о том, где и как меня, в конце концов, убьют. Вариантов описывалось много, и все, как на подбор, героические.

Беда в том, что мои собеседники и судьи, похоже, так и остались неисправимыми романтиками, а я постиг тот пошлый факт, что ветряные мельницы существуют не для того, чтобы с ними сражаться, а для того, чтобы молоть муку. И посему неплохо бы владеть одной из них. Впрочем, прелесть владения мельницами, Эжен, по-моему, понимал не хуже меня.

— Он стал прежним? — спросил Эжен.

— Нет, конечно. Даже мы не может стать такими же, как двенадцать лет назад.

— Но он изменился? Насколько?

— Изменился, — кивнул Адам. — Насколько…

Ершинский задумался, и Эжен взглянул мне прямо в глаза.

— Анри, ты с нами?

— Ребята, я всегда с вами, — быстро сказал я.

— Он врет? — спросил он Адама.

— Нет, ни в коей мере. Просто вы друг друга не понимаете. Он с вами настолько, насколько Ройтман Евгений Львович все эти двенадцать лет был с ним. Вы для него свои, он вас любит и ценит, и потому всеми силами души мечтает отговорить вас заниматься хренью, затевать войну против Кратоса, и хочет вернуть вас на путь истинный. То есть уломать сдаться Хазаровскому, а он уж договорится о наилучших условиях сдачи.

— Анри, это так? — спросил Симон.

— В принципе, да. Моя позиция не изменилась.

Эжен вздохнул. Ги выпустил в своды струю дыма.

— Анри, — сказал он. — Тебя изуродовали в Центре, а ты даже не понимаешь этого.

Адам вздохнул.

— Если Анри когда-нибудь попадет к Ройтману, Евгений Львович наверняка скажет, что это я его изуродовал.

— Ладно, Адам. Что еще можно сделать? — спросил Эжен.

— Дальше начинается очень рискованная область, — вздохнул Адам. — Дело в том, что психокоррекция — это не только редактирование памяти. И даже не столько. Я знаю специалистов, которые вообще обходятся без этого. Судя по всему, и Ройтман этим не увлекался: мало затертых участков. Но, обвинение-то с их точки зрения ужасное, так что обязательно надо было что-то стереть. Его, между прочим, психологическая комиссия смотрела. Мы с Анри вспомнили комиссию. Они даже сами встречались, не только смотрели архив и микрофотографии. Председатель комиссии сказал: «Анри, мы передадим императрице, что у вас все в порядке». Но Анастасия Павловна решила иначе.

Итак, кроме изменений памяти, у Анри сильно изменен участок мозга, отвечающий за различение «свой-чужой». Раньше граждане Кратоса были чужие, теперь свои. Не враги. А значит убить можно только в самом крайнем случае, в ситуации самообороны, например. Самооборона — это для них свято, никогда и ни у кого в Центре не отнимают способность защищать себя. Но если войну с Кратосом начнем мы — это не самооборона. Он, скорее всего, окажется на другой стороне, потому что именно другую сторону в этой ситуации надо защищать. Хотя любую войну между РАТ и империей он воспримет, как братоубийственную. Свои против своих. На то, что он возглавит нашу борьбу, я бы не надеялся, особенно в свете того, что вы собираетесь сделать с Кратосом.

— Что вы собираетесь сделать с Кратосом? — быстро спросил я.

Эжен метнул в Адама пылающий взгляд. Ершинский явно сказал лишнее.