Anne Dar - Металлический Ген

Я иду по потрескавшейся пыльной брусчатке и не обращаю никакого внимания на косые взгляды, бросаемые людьми в мою сторону. После моего возвращения в Кантон люди отчего-то стали беспочвенно бояться меня и потому, по возможности, сторонились моей персоны, только если не были торговцами или ворами – с этими представителями общественной прослойки в “А” я сотрудничала на регулярных основах, выгодных для обеих сторон. Прежде, чтобы меня боялись касаться мужчины, мне приходилось носить алый браслет “зараженной”, который для меня в своё время достала Дельфина. После моего возвращения подобные игрушки мне стали без надобности. Откровенно говоря, мне даже в какой-то мере нравилось вызывать в людях благоговейный страх перед своей персоной. Может быть тем, что с момента моего возвращения в Кантон до меня ни разу не попытался докопаться ни один ликтор, может быть еще потому, что теперь со мной старались не торговаться особенно скурпулёзные воры и лавочники, из-за чего я порой могла остаться в сильном выигрыше от заключенной сделки, а может быть потому, что мне так было проще: когда тебя боятся, тебе проще выживать, чем когда к тебе тянутся доброжелательные руки, жаждущие затянуть тебя на своё личное дно. Да, в своём новом, неопределённом и странном статусе мне, пожалуй, было комфортнее, чем в прошлом, даже с учётом того, что прошлый мой статус был очень весомым. И всё же, если бы я знала, что стои́т за моей непачкающейся одеждой, кожей и волосами, может быть мне было не так тошно просыпаться по утрам.

Я остановилась у лавки хлеботорговца. Лавка представляла собой обыкновенный перекошенный дом, серый от копоти и грязи, торговля в котором производилась через небольшое открывающееся внутрь окошко, которое теперь, как и большинство окон в Кантоне, было зарешечено. Мы с Эльфриком заварили единственное окно в нашем доме ржавой решеткой ещё до того, как этим начали заниматься другие умники в Кантоне. Едва ли подобный способ защиты от мародёрства можно назвать лучшим, и всё же по ночам спать с зарешеченным окном и закрытой на пять замков дверью гораздо спокойнее, чем всю ночь посменно дежурить с винтовкой в руках.

Несколько секунд я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, почему на улицах так людно, но в поведении людей не улавливаю ничего подозрительного, вроде беспокойства или лёгкой нервозности, за исключением того, что большинство из них следует по направлению к центру. Возможно, причина многолюдности – очередное публичное наказание какого-нибудь вора. Но подобные шоу не вызывают симпатии у местного населения, и потому на них обычно собирается не много народа, в основном родственники попавшегося бедняги…

Квадратное окошко передо мной отворилось и в нём появилось относительно упитанное, и уже только поэтому внушающее уважение лицо булочника, сидящего за прямоугольным торговым столом, покрытым выцветшей ситцевой скатертью, когда-то бывшей красивого небесного цвета.

– Теа, рад тебя видеть, – уверенно кивнул усыпанной сединой головой булочник.

– И я рада тебя видеть, Данк, – серьёзным тоном отвечаю я и перевожу взгляд на женщину, прошедшую впритык ко мне, явно спешащую куда-то в сторону центра.

Данку лет пятьдесят, он высокого роста и крепкого телосложения, у него тусклые голубые глаза, а когда он улыбается, он кажется самым добродушным мужчиной во всём Кантоне-А. Однако в Кантоне сейчас царствует не та обстановка, чтобы улыбаться, да и во время проведения сделок Данк никогда не снисходит до улыбок, как, впрочем, и я. О том же, что этот человек умеет улыбаться, я узнала случайно: увидела однажды, как он играет со своей пятилетней внучкой у бакалейной лавки, в которой подрабатывает его дочь. Вся его семья состояла из трёх человек: он, дочь и внучка, рождённая от ликтора, четыре года назад переведённого в другой Кантон. Говорят, что у дочери булочника и этого ликтора было что-то наподобие “настоящей” любви, однако это не помогло им сохранить связь: она осталась в “А”, он отправился вроде как в “G”, на этом романтическая история себя и исчерпала.

– Как твой сосед? Надеюсь, я ещё буду рад его видеть, – поинтересовался Данк, и я вернула свой взгляд к нему.

“Рад тебя видеть”, – слова, с недавних пор негласно означающие в нашем Кантоне: “Рад, что ты всё ещё жив”. Мы все были рады видеть друг друга, хотя настоящей радости при этом и не испытывали.

– Он просил тебе передать, что тоже будет рад тебя видеть, – с этими словами я расстегнула кофту и вытащила из-за пазухи двухсотмиллимитровый бутыль из мутного стекла.

Мы все старались не выходить из дома без острой надобности, так что делали вылазки только по особым случаям, когда, например, заканчивалась еда, или в дни, когда можно было получить у здания ликториата свой жалкий паёк. У нашего соседа-самогонщика два месяца назад родился ребёнок, девочка, и с того времени он вообще не выходит за порог своего дома из соображений безопасности: кроме него у его жены и ребёнка больше никого нет, а ликторы сейчас зверствуют и могут пристрелить посреди улицы за одну лишь неправильную походку, так что парень благоразумно избегает всяческих рисков. Поэтому вылазки для них предпринимаем мы с Эльфриком. Не совсем бесплатно, конечно.

Раз в неделю мы с Эльфриком занимаемся плановым обменом: выходим в город вдвоём или по одному. Прежде мы меняли сахар и соль на продукты, со стороны же соседей в обмен шёл самогон. Сейчас наш товар иссяк, соседский же товар всё ещё был в ходу. За один поход в город самогонщик предоставлял нам триста миллилитров своего пойла, но его мы тратили сразу же в городе, так что запасов самогона у нас на данный момент тоже не было.

– У меня сто грамм соли, – высыпала из бумажного пакета в жестяную чашу, стоящую на настольных весах, свой товар я.

– Ровно сто, – утвердительно кивнул Данк.

– Три буханки хлеба, – уверенно врезалась взглядом в булочника я.

Соль сейчас на вес золота – её нигде не достанешь. Если прежде сто грамм соли могли стоить половину буханки, сейчас, по прошествии двух месяцев и трех недель блокады Кантона, они обходились булочнику в целых три буханки. Принеси я эти сто грамм на следующей неделе, они бы могли стоить уже три с половиной или даже все четыре буханки хлеба, но до следующей недели тянуть было невозможно – мы уже сейчас начинали на стену лезть от голода, так что к следующей неделе я придумаю что-нибудь другое. Обворую ликторский склад, например, что, по нынешнему положению вещей, сделать нереально, только если не подстрелить человек пять из ночной охраны. Нет, убивать я никого не планирую, у меня другой план, который, впрочем, не сработает без поддержки Эльфрика, так что, может быть уже сегодня, мне стоит начать с ним обсуждение наших дальнейших действий.