Дин Кунц - Избранные произведения. I том [Компиляция]

Я долго верил, что бодачи кормятся человеческим горем и потом собираются в местах, где должно произойти массовое убийство, где запылают убийственные пожары, где землетрясения обрушат дома на наши головы. Я представляю себе, как они толпами окружают поля сражений. Отдельные смерти или даже две-три в автомобильной аварии их не привлекают. Они тяготеют к побоищам и крупным катастрофам, никому не причиняют вреда, насколько я знаю, они всего лишь психические вампиры, которые жаждут не нашей крови, а боли.

Семнадцать детей, которых ждали жестокие пытки, а потом смерть, определенно могли привести сюда бодачей, но я не увидел ни одного. Если их орда и собралась в чернильной темноте, там присутствовало и другое существо, неизмеримо более могущественное, чем они, которому они подчинялись, некая сила, которая могла навлекать немыслимые страдания, а не просто кормиться с них.

В отличие от промышленного здания в Гдетоеще, этот особняк не окружала лишенная света пустошь, она лишь подсоединилась к поместью на время грядущих жестоких казней. Уйдя через заднюю часть особняка, держась подальше от озера, мы могли найти путь к миссис Фишер.

На стальной сцене, установленной на террасе, ковбой тряс кропило, каким католические священники обрызгивали все святой водой. Если он что-то и разбрызгивал, то определенно не святое.

На балконе второго этажа все собирались и собирались сектанты, их число уже приближалось к восьмидесяти. Сенатор оживленно болтал со знаменитой певицей, которую я не видел раньше.

Пока я использовал только один «Глок». В обойме еще оставалось шесть патронов из пятнадцати. Я поменял эту обойму на полную, взяв из подсумка на оружейном ремне.

Дети стояли, готовые уйти, каждый привязанный к двум другим, за исключением мальчика с одного конца и девочки с конским хвостом с другого. У них по одной руке оставались свободными. Никто из детей, похоже, не испытывал такого страха, как я.

— Я пойду первым, — проинструктировал я их. — Держитесь ближе ко мне, пойдете колонной по двое, чтобы не очень растягиваться, только на лестнице, возможно, придется идти по одному, чтобы не толкаться.

Некоторые с серьезным видом кивнули, остальные смотрели на меня, глаза сверкали отсветом ламп и решимостью. Никто не плакал.

Наша культура видит детей слабыми и беззащитными, мы забываем об одном нюансе, который должен оставаться в памяти у каждого с малых лет: дети знают, что этот мир может больно ударить по ним, больнее, чем по взрослым. Физически они слабее взрослых, финансово зависят от них, и когда подступает опасность, ничто не прочищает наши мозги лучше, чем осознание собственной уязвимости. Сила воображения находится на максимуме именно в детстве, и в такой критический момент не оставляет иллюзий, показывает разуму тысячу путей, по которым может прийти смерть, и таким образом заставляет собраться с духом даже самых уязвимых.

— Вы, возможно, увидите что-то пугающее и страшных людей, — предупредил я их. А следующие слова сорвались с языка спонтанно, словно произносил их не я, а кто-то, используя мои голосовые связки и рот. — И если перед вами появится что-то жуткое, просто скажите, тихо и спокойно: «Я не ваш, вы не можете прикоснуться ко мне». Сможете это запомнить?

Они кивнули, некоторые тихонько повторили эти слова, потом шепотом произнесли все. Этот хор так тронул мое сердце, что оно, ставшее тяжелым, как железо, разом полегчало, и впервые после лицезрения отрубленных голов у меня прибавилось надежды на благополучный исход.

Когда я повернулся, чтобы вывести детей из комнаты, сквозь дверь вошла белоснежная немецкая овчарка. Пес-призрак Бу, который стал моим спутником в монастыре святого Варфоломея и сопровождал меня с тех пор, как я ушел оттуда тремя месяцами раньше.

Он подошел ко мне, и я опустил левую руку, чтобы дать ему ткнуться в нее носом и облизать. Для меня он такой же настоящий, как и души людей, как мистер Хичкок, кем бы ни был режиссер в его нынешней инкарнации.

Бу — один из двух животных-призраков, которых я видел в этом мире. Причины, не позволяющие душам некоторых умерших людей переходить на Другую сторону, не применимы к животным, которые невинны. Поскольку Бу покинул монастырь святого Варфоломея со мной, я подозревал, что он задержался в этом мире после смерти с тем, чтобы я смог его найти, и оставался рядом не по дружбе, а потому, что мог понадобиться мне в критический момент.

Который, возможно, и наступил.

Внезапное появление пса, обычно поднимающее мне настроение, на тот раз встревожило. Я подумал, что кто-то приближается к двери по коридору, возможно, целый взвод сектантов, хотя Кены и сказали, что именно они должны вывести на террасу семнадцать пленников в назначенное для этого время.

С пистолетом в руке я подошел к двери, единственному выходу из комнаты, потому что окно приводило нас в объятья этих апостолов зла, толпящихся на балконе второго этажа. Я прислушался, не услышал ничего, кроме приглушенного гула разговоров, доносящегося с балкона, открыл дверь, высунул голову, обнаружил, что коридор пуст.

Оставив дверь приоткрытой, повернулся к детям:

— Быстро, быстро, пошли.

Девочка повела детей к двери. Но остановилась передо мной, максимально вытянув назад левую руку, чтобы второй ребенок в колонне оказался от нее как можно дальше.

— Я должна вам что-то сказать, — прошептала она.

Кен-1 говорил, что они должны привести детей вниз по удару гонга. Я чувствовал, что он вот-вот раздастся.

— Скажешь мне после, — ответил я.

— Нет, — упрямо прошептала девочка. — Это действительно важно. Я тоже ее видела.

— Видела кого?

Она потянулась ко мне, а я наклонился к ней, так что ее тихого шепота никто, кроме меня, не расслышал:

— Другие не видели, а я видела. Собаку. Я видела собаку и как вы протянули руку, чтобы она ее облизала.

За мои двадцать два года я встретил только еще одного человека, который видел призраков, английского мальчика, упомянутого мною выше. Наше знакомство длилось меньше дня, потому что его размазало между каменной стеной и потерявшим управление грузовиком.

Рискуя услышать гонг, теперь уверенный, что скоро наступит момент, ради которого Бу остался в мире живых, я закрыл дверь, опустился на одно колено перед девочкой и тоже перешел на шепот:

— Как тебя зовут, милая?

— Верена. Верена Стэнхоуп.

— Ты тоже видишь людей, людей, которых больше никто не видит.

Ее глаза нашли мои, и мне показалось, что их серо-зеленый оттенок чуть потемнел перед тем, как она ответила:

— Вы про мертвых людей?

— Я тоже их вижу, Верена.

Серо-зеленые глаза превратились в бездонные озера, которые могли вобрать в себя всю мудрость мира, и в них еще осталось бы свободное место.