Дин Кунц - Избранные произведения. I том [Компиляция]

— Я боюсь, — донесся с заднего сиденья голос Мориа.

Не мог я сказать ничего такого, что прогнало бы ее страх. Сколько бы часов ни оставалось этому миру, обойтись без страха не представлялось возможным, страха, и угрызений совести, и горя, и яростной, отчаянной любви. Захваченная вихрем эмоций, Гвинет остановила «Ровер» посреди улицы, я открыл дверцу, вышел из машины, постоял, охваченный благоговейным трепетом и ужасом, повернулся вокруг своей оси, глядя вверх на те тысячи, которые смотрели вниз.

Неповиновение принесло время в этот мир, и с того момента каждая жизнь обрела не только начало, но и конец. Потом Каин убил Авеля, и мир обогатился новой особенностью: властью, чтобы контролировать других угрозами, властью, чтобы убивать и править благодаря страху. Да и смерть перестала быть милостью, ставящей точку в жизни без слез, превратившись в тупое оружие жестоких людей. И хотя кровь Авеля взывала от земли, мы добрались до того времени, когда крови пролито так много, что она закупорила горло земли, и свежая кровь уже лишена голоса.

Глядя вверх на светящееся множество, поворачиваясь, поворачиваясь, я говорил с ними сердцем, потому что знал: так они услышат меня даже более ясно, чем мой голос. Я напомнил им о многих миллионах детей, об отцах, которые любили, и матерях, которые лелеяли, о простодушных, которые в силу своей простоты не знали вины, о смиренных, и добродетельных, и честных, и тех, кто любил правду, пусть и не всегда ее говорил, кто изо дня в день стремился к идеалу. Пусть они бы его не достигли, но ведь пытались изо всех сил. Люди ненавидели, но и любили, завидовали, но и радовались успехам других, жадность уравновешивалась щедростью, ярость — состраданием. Но с каким бы жаром и сколь красноречиво ни защищал бы я человечество, не вызывало сомнений, что вся эта светящаяся рать не стала бы — скорее всего, и не могла — предотвращать грядущее. Они были не хранителями — только свидетелями. Мир развивался благодаря нашей свободной воле, а если бы они спустились с карнизов и крыш, чтобы спасти нас от содеянного нами, то забрали бы у человечества свободную волю, после чего мы превратились бы в роботов, големов с сердцами из глины и одинаковыми мозгами. Если какие-то люди решили ради обретения власти лишить землю человеческой жизни, а другие, желавшие добра, не предприняли необходимых мер для защиты от этого безумия, дальнейшее происходило с неизбежностью грома, следующего за молнией. Это сияющее множество смотрело вниз не с жестоким безразличием, но с любовью, и жалостью, и печалью, которые, возможно, перекрывали все горе, которое предстояло испытать в ближайшие дни вымирающим людям всех стран и континентов.

Мое лицо застыло от замерзающих слез, когда краем глаза я уловил движение на улице. Следом за чистяком ко мне шли трое детей, все младше пяти лет. Я узнал по их синякам и шрамам, по исхудавшим от голода лицам мальчишек-близнецов и по кровавому круговому синяку на шее девочки (свидетельству того, что ее едва не задушили), что они такие же, как я, и Гвинет, и Мориа, изгои, которых еще вчера ненавидели и хотели убить, а теперь ставшие наследниками этого мира.

Чистяком оказалась та самая женщина, которая появлялась в девятой квартире Гвинет, когда та играла композицию, сочиненную в память отца. Я помнил, что сказала Гвинет в наш первый вечер, когда она готовила ужин из яичницы и булочки с изюмным маслом. Я спросил, живет ли она одна, и Гвинет ответила: « Есть одна, кто изредка приходит и уходит, но сейчас я говорить о ней не буду. Для тебя в этом опасности нет ».

Великое множество чистяков, собравшихся надо мной, находилось слишком далеко, чтобы я мог заглянуть в их глаза. Но, несмотря на предупреждение отца, я встретился взглядом с этой женщиной, и отец оказался совершенно прав, говоря мне, что я найду эти глаза ужасными. Я увидел, что они полные достоинства, впечатляющие, приводящие в восторг, синие и при этом чистые, как стекло, глубиной превосходящие любые человеческие: казалось, ты видишь в них все до конца времен. Своим взглядом женщина вызвала благоговейный трепет в моем сердце, но меня испугали и степень смирения, какую я ощутил, и сила любви, которую почувствовал, поэтому мне пришлось отвести глаза.

Для троих детей, совсем маленьких, вполне хватило места на заднем сиденье рядом с Мориа.

Квартал мы проехали в молчании, зная, что найдем это светящееся множество везде и оно будет пребывать на своем месте до самого конца, печалясь и наблюдая.

Внезапно автомобилей на улицах прибавилось, конечно, по количеству их было гораздо меньше, чем ночью в хорошую погоду, но гораздо больше, чем я когда-либо видел в буран. Водители гнали отчаянно, словно всех преследовали дьяволы.

На площади Форда большой экран превратился в гигантское окно в будущее, показывая, что сейчас творится в Азии. Мертвые лежали на улицах, а толпы живых штурмовали уже переполненные отплывающие суда. На бегущей строке перечислялись американские города, где уже зафиксировали смертные случае от новой, быстро распространяющейся болезни, и даже закоренелым оптимистам уже стало понятно, что спасения не найти.

Когда три снегоочистителя быстро пересекли перекресток перед нами, один за другим, со включенными маячками, Гвинет догадалась, что происходит.

— Они уже не чистят город. Они убегают.

Мы последовали за ними. Они расчищали нам дорогу, хотя едва ли думали о нашем удобстве.

Вскоре мы добрались до пригородов, где впервые увидели мародеров. Сгибаясь под тяжестью украденного, с перекошенными лицами, они вылезали из разбитых витрин, сбрасывали все на сиденья или в багажные отделения внедорожников и универсалов, в кузова пикапов. Тащили электронику, предметы роскоши, одежду, все, что попадалось под руку. Глаза их ярко горели.

Чистяки свидетельствовали и это.

Когда мы выезжали из города, снегоочистители более не прокладывали нам дорогу. Многие дома горели, а мародеры теперь крали друг у друга, доказывая право сильного пистолетами, помповиками, монтировками и топорами. Мужчина в горящей одежде перебежал мостовую перед нами, держа коробку с логотипом «Эппл». С пальто пламя перекинулось на волосы. Крича, он повалился в снег.

К рассвету снег перестал, и мы ехали по территории, где его выпало заметно меньше. Дороги пустовали, если не считать редких автомобилей, за рулем которых сидели охваченные паникой люди, в большинстве своем не знающие, куда едут: просто не могли усидеть на месте.

Сначала мы удивились тому, что дороги не забиты транспортом, что люди сотнями тысяч не покидают метрополис, даже зная, что спасения не найти. Потом включили радио и услышали, что президент приказал министерству национальной безопасности перекрыть выезды из крупнейших городов и запретить авиаперелеты, поскольку первые вспышки эпидемии отмечались именно в метрополисах. Он надеялся локализировать источники инфекции. Мы успели проскочить.