Лоис Буджолд - Избранные произведения. II том

Никакой поэзии. Никакой.

Один тёмный кусок души отличается от других, — заметила она, когда очередной фрагмент протёк сквозь её пальцы.

Да, — сказал бог. — Этот человек ещё живёт в царстве материи.

Где? Это?… Мне следует попытаться?…

Да, если сможешь это выдержать. Это не очень приятно.

Иста свернула кусочек тьмы и спрятала его в глубине разума. Он продолжал пульсировать там, горячий и плотный. Где-то на границе её материального поля зрения бронзовокожий джоконский офицер стал медленно поднимать меч и поворачиваться. Чёрной тенью оказался Иллвин, который тоже начал двигаться вместе… нет, вслед за ним. Иста не обращала внимания на это и продолжала освобождать душу. Рот Сордсо раскрылся в бессловесном крике, подумала она, но не как тот, кого лишили чего-то. Это больше похоже на ярость. Может быть, это вопль торжества. Или безумия.

И следующая нить… последняя.

Она посмотрела и материальным, и внутренним зрением на мёртвенно бледного Фойкса, одетого в зелёный плащ и стоящего среди ошеломлённых джоконских офицеров. Внутри него фиолетовая тень больше не напоминала медведя, а неровно распространилась по всему телу юноши. Исте даже показалось, что оба склонились перед ней, глядя на неё с восхищением.

Она сосредоточилась на нити, которую сжимала в призрачной руке. Поднесла к губам. И перекусила её.

Хорошо, — сказал Голос.

Ох. Мне нужно было спросить разрешения?

Ты хранитель моих Врат в мир материи. А привратнику лорда не пристало каждый раз бегать к нему с вопросом, пускать или отправить подобру-поздорову того или иного посетителя, будь он в шелках или в отрепьях; в ином случае лорд сам мог бы стоять на воротах. Привратник должен уметь судить сам.

Судить? — она отпустила конец нити. Она скользнула в Фойкса; теперь он свободен. Или… кем бы Фойкс теперь ни был, он свободен.

Лицо Фойкса дёрнулось; губ приоткрылись, приобрели решительное выражение. Потом, через секунду, они растянулись в жуткой, деланной улыбке абсолютного согласия. Лживая лживость; вероломство. Он не такой простой, как кажется.

Иста едва слышала крики и суматоху, разносящиеся по палатке. Голоса стали затихать, отдаляться, очертания тел становились всё менее чёткими. Она последовала за чарующим Голосом.

Иста словно подошла к вратам самой себя и выглянула наружу. Головокружительное ощущение цвета и красоты, сложности и пестроты, музыки и песни, всё продуманно до мелочей, наполнили её чувства. Неужели мир выглядит таким же умопомрачительным для новорождённого младенца, который, так же как и она, не знает названий того, что видит, и не знает самих понятий? Но у ребёнка, напомнила она себе, есть лицо матери, её грудь, и уже от этого он начинает дальнейшее знакомство с миром, на познание которого не хватит и жизни.

Этот мир больше и сложнее, чем мир материи, который дал рождение моей душе и который так и остался за пределами моего понимания. Так с чего мне начать?

Что ж, Иста, — ответил Голос. — Ты остаёшься или уходишь? Ты не можешь вечно торчать у меня на пороге, словно кошка, знаешь ли.

У меня не хватает слов. Я хочу видеть Твоё лицо.

Внезапно она оказалась в воздушном помещении, похожем на залу Порифорса. Она быстро взглянула вниз и с облегчением обнаружила, что ей даровано не только излеченное от ран, лёгкое, свободное от боли тело, но и одежда — очень похожая на ту, что была на ней, но без пятен и дыр. Иста подняла голову и отшатнулась.

На этот раз на Нём было тело и лицо Иллвина. Перед ней стояла здоровая, полнокровная его версия, не переставшая, однако, быть высокой и худощавой. Его парадное одеяние блистало серебряной вышивкой по белому полотну, перевязь была шёлковой, рукоять меча и кольцо-печать сияли на свету. Волосы, заплетённые в рокнарские косички и собранные на затылке в толстый пучок, были непогрешимо белы. Бездонные глубины Его глаз уничтожали любую иллюзию сходства с человеком, несмотря на то, что их чернота всё же напоминала цвет глаз одного мужчины.

— Я бы с удовольствием взглянула, — признала она едва слышно, — на Иллвина с белыми волосами.

— Тогда тебе придётся вернуться и немного подождать, — заметил Бастард. Его голос мало отличался по глубине и низким нотам от оригинала; он даже копировал его характерные для севера интонации. — Тебе следует воспользоваться этим шансом, а то вдруг к тому времени, как его волосы побелеют, их уже вовсе не останется?

Его тело и лицо стали примерять облик всех возможных Иллвинов во множестве различных возрастов: он был прямым и горбатым, стройным и толстым, лысым или нет. Только улыбка на его губах оставалась прежней:

— Я желаю… это. — Даже самой Исте было не до конца ясно, на кого указывала её рука: на бога или на мужчину. — Можно войти?

Его улыбка стала мягче:

— Выбор твой, моя Иста. И раз ты не отвергаешь меня, я не стану отвергать тебя. И всё же, если ты выберешь долгий путь домой, я буду ждать тебя.

— Я могу сбиться с пути. — Она отвела глаза. Безграничный покой наполнял её. Ни боли, ни страха, ни сожалений. Их бесконечные отсутствия уступили место… чему-то ещё. Чему-то новому, чему-то, о чём она даже не мечтала. Если это то, что испытал Эрис, тогда вовсе неудивительно, что он не оглянулся назад. — Так, значит, это моя смерть. И почему я её боялась?

— Говоря как эксперт в этой области, я не сказал бы, что ты вообще боялась её, — сухо ответил Он.

Она оглянулась:

— Раем может быть не только прекращение боли, хотя и это уже кажется раем. А в следующий раз… будет больно?

Он пожал плечами:

— Раз ты возвращаешься в мир материи, защита, которую я могу предложить тебе, весьма ограничена и, увы, не исключает боли. Эту смерть выбирать тебе. Другой может не быть.

Уголки её губ против воли поползли вверх:

— Хочешь сказать, что я могу снова оказаться у этих врат уже через четверть часа?

Он вздохнул:

— Надеюсь, что нет. Мне придётся обучать нового привратника. А я питаю слабость к рейне. — Глаза Его сверкнули. — Так же как и мой великий душой Иллвин. Это он молил Меня о тебе, в конце концов. Учти мою репутацию.

Иста учла Его репутацию:

— Она ужасна, — отозвалась она.

Он только ухмыльнулся — такой знакомой, украденной, останавливающей биение сердца белозубой ухмылкой.

— Как обучить? — прибавила она, решив немного позанудствовать. — Ты никогда ничего не объясняешь.

— Выучка тебя, сладкая Иста, напоминает натравливание сокола на добычу. Сделать это крайне сложно, и в конце концов можно получить больную птицу со стёртыми лапами и скучное ожидание ужина. Но с таким размахом крыльев, как у тебя, мне гораздо легче просто стряхнуть тебя с запястья и позволить лететь.