Лоис Буджолд - Избранные произведения. II том

Должно быть, он всё-таки уснул, потому что Теско пришлось вытащить его из постели на пол, чтобы разбудить. Руки у слуги дрожали: он испытывал ужас перед сонным Ингри, но не меньший — перед возможностью ослушаться приказания. Продрав глаза, Ингри заверил Теско, что ослушание обошлось бы ему дороже. Через некоторое время ему удалось сесть, хоть всё тело у него и болело.

Ингри позволил Теско помочь себе в умывании, бритьё и одевании — чтобы не задеть рану на правой руке: новая повязка, наложенная лекарем на ладье, была насквозь пропитана сочащейся кровью, но времени менять её уже не было. Грязный бинт с левого запястья Ингри решил снять: та рана почти зажила, остались лишь розовые шрамы, коричневые струпья и позеленевшие синяки. Рукав тёмно-серого камзола, который Ингри носил в городе, достаточно хорошо их скрывал. Натянув сапоги, надев портупею с мечом и сунув за пояс кинжал, Ингри счёл себя выглядящим достаточно пристойно, если не считать покрасневших глаз и бледного лица.

Он с отвращением отказался от хлеба, с жадностью выпил кружку чая и спустился по лестнице. Подняв глаза, он обнаружил, что два этажа для него не препятствие.

«Йяда всё ещё спит. Это хорошо».

Воздух снаружи был холодным и влажным, света хватало только на то, чтобы Ингри мог разглядеть дорогу. На противоположный конец Королевского города он добрался с головой всё ещё тяжёлой, но всё же благодаря прогулке соображающей несколько лучше.

Рассвет возвращал миру цвета. Надёжный камень широкого фасада дворца Хетвара приобрёл оттенок свежего масла. Ночной привратник сразу же узнал Ингри, выглянув в скважину тяжёлой резной двери, и распахнул одну створку, чтобы тот мог войти в сумрачную тишину богатого жилища. Ингри отмахнулся от пажа, который хотел доложить о нём, и решительно поднялся по лестнице в кабинет хранителя печати. Вокруг бесшумно суетились слуги, распахивая ставни, растапливая камины, таская воду на кухню.

Ингри удивлённо заморгал и замедлил шаги, когда, свернув за угол коридора, обнаружил, что у кабинета Хетвара, прислонившись к стене, стоит знаменосец принца-маршала Биаста, лорд Симарк кин Стагхорн. Они с Ингри обменялись приветствиями как старые знакомые.

— Принц здесь? — тихо спросил Ингри.

— Угу.

— Давно вы прибыли?

— Мы были у ворот столицы два часа назад. Принц бросил повозки и свиту в болоте возле Ньютемпла. Мы скакали всю ночь. — Симарк повёл плечами, и с его одежды посыпались комья высохшей грязи.

— Это вы, Ингри? — донёсся из кабинета голос Хетвара. — Идите сюда.

Симарк, подняв брови, посмотрел на Ингри; тот поспешно проскользнул в кабинет. Сидевший за своим столом хранитель печати знаком велел ему закрыть за собой дверь.

Ингри поклонился принцу-маршалу, который сидел, вытянув перед собой ноги в заляпанных грязью сапогах, в кресле напротив Хетвара, потом — хранителю печати. Оба они ответили на его приветствие, и Ингри, заложив руки за спину, стал ждать вопросов.

Биаст выглядел таким же усталым, как и его знаменосец. Принц Биаст был немного ниже ростом, чем его младший брат Болесо, и не такой широкоплечий, но всё равно, как и все Стагхорны, отличался атлетическим сложением, тёмными волосами и длинным подбородком — бритым в отличие от привычки других членов семьи. Глаза Биаста были проницательны, и если он и обладал таким же темпераментом и чувственностью, как младший брат, эти качества находились под жёстким контролем. Биаст сделался наследником своего отца всего три года назад, после безвременной кончины старшего сына короля — Бизы. Пока на него не легли многотрудные обязанности наследника, средний принц стремился к военной карьере, и походы оставляли ему мало времени и для придворной дипломатии, в чём был силён Биза, и для сомнительных развлечений Болесо.

Хетвар был уже одет для выхода — не со своей обычной простотой, а в траурный придворный наряд; поверх отделанного мехом камзола лежала тяжёлая цепь, говорящая о его ранге. По-видимому, он собирался вскоре присоединиться к погребальной процессии Болесо перед тем, как она достигнет столицы. Хранитель печати был человеком среднего роста, среднего сложения, среднего возраста; потворство плоти не входило в число его слабостей, несмотря на все соблазны, окружающие его при дворе. Ингри подумал о том, что просвещённому Льюко свойственны такие же обманчиво мягкие манеры, скрывающие несгибаемую властность. Эта мысль показалась ему любопытной и тревожной.

Чего были лишены и принц-маршал, и хранитель печати — так это какого-либо намёка на сверхъестественную силу, что было совершенно очевидно для вновь обретённого Ингри внутреннего чувства. Это открытие не принесло ему особого облегчения. Магическая власть иногда проявлялась; материальная же власть проявлялась всегда, и в этом кабинете было трудно забыть о том, что и принц, и Хетвар обладают ею в полной мере.

Хетвар провёл рукой по редеющим волосам и бросил на Ингри суровый взгляд.

— Вам давно уже было пора сюда явиться.

— Да, сэр, — без всякого выражения ответил Ингри.

Тон Ингри заставил хранителя печати поднять брови, и он посмотрел на Ингри с пристальным вниманием.

— Где вы были вчера вечером?

— А что вам об этом сообщали, милорд?

Губы Хетвара дрогнули: осторожность Ингри его позабавила.

— Мой камердинер утром рассказал мне какую-то совершенно невероятную историю. Надеюсь, слухи о том, что вчера вы заколдовали огромного белого медведя во дворе храма, не соответствуют действительности. Что на самом деле там произошло?

— Я зашёл в храм, чтобы выполнить поручение, по пути сюда, милорд. Действительно, служитель не сумел удержать новое священное животное, которое его и поранило. Я… э-э… помог справиться со зверем. Когда жрецы вернули его бывшему хозяину, просвещённый Льюко велел мне проводить их через город к пристани — ради безопасности. Это я и сделал.

При упоминании имени Льюко глаза Хетвара блеснули. Так, значит, ему известно, кто Льюко такой…

— Хозяин зверя, Джокол, — продолжал Ингри, — называет себя князем южных островов, и я счёл недипломатичным отказаться от его гостеприимства. Напитки этих островитян оказались крепкими, а сказания — длинными. Когда Геска спас меня от них, было слишком поздно являться к вам.

Биаст фыркнул, бросив выразительный взгляд на бледное лицо Ингри; рассказ Ингри явно его позабавил. Прекрасно. Лучше быть героем пересудов о пьяной глупости, чем виновным в незаконной магии и странных чудесах.

— Просвещённый Льюко присутствовал при происшествии с медведем, — продолжал Ингри, — и только его свидетельство я назвал бы надёжным.

— У него своеобразные обязанности в храме.