Лоис Буджолд - Избранные произведения. I том

Мать кинулась к Лэму и обняла его. Младшие братья держались позади, но Пим уже занял позицию между ними и дверью.

— Все в порядке, ма, — похлопал ее по спине Лэм. — По крайней мере со мной все в порядке. Я чист. Лорд Форкосиган мне верит.

Не выпуская руки Лэма, женщина сердито посмотрела на Майлза.

— Но ты ведь не дал лорду-мутанту напичкать тебя своим ядом?

— Это не яд, — поправил ее Майлз. — На самом деле эта штука спасла жизнь вашему сыну, так что вернее было бы считать ее лекарством. Однако, — тут он сурово повернулся к двум младшим братьям Лэма и скрестил руки на груди, — я хотел бы знать, кто из вас, юных идиотов, бросил этой ночью мне на палатку факел?

Младший из двоих побледнел. Тот, что постарше, успел издать возмущенный возглас, но, заметив лицо брата, замолк на полуслове.

— Ты?! — в ужасе прошипел он.

— Не бросал я, — заныл младший. — Никто не бросал!

Майлз поднял брови. Наступило короткое напряженное молчание.

— Ну, пусть тогда этот никто извиняется перед старостой и матушкой Кейрел, — проговорил Майлз, — поскольку это их сыновья спали в палатке. Я с моими людьми ночевал на чердаке.

Мальчишка в ужасе открыл рот. Самый младший из сыновей Кейрела раздулся от гордости и важно прошептал:

— Ты, Доно! Идиотина, ты что, не знал, что палатка не загорится? Это же настоящая армейская!

Майлз заложил руки за спину и пронзил Журиков ледяным взглядом:

— Это было покушение на жизнь наследника вашего графа, что по закону считается таким же преступлением, как покушение на самого графа, и карается смертной казнью. Или, может, Доно об этом не подумал?

Тут никакого суперпентотала не требовалось: парень совершенно не умел врать. Матушка Журик, не отпуская Лэма, схватила теперь за руку и Доно. В эту минуту она походила на курицу, застигнутую грозой и старающуюся спрятать под крыльями весь свой многочисленный выводок.

— Я не пытался вас убить, лорд! — в смятении воскликнул Доно.

— А что же ты тогда пытался сделать?

— Вы же ловили моего брата Лэма. Я хотел заставить вас уехать. Хотел спугнуть вас. Я не думал, что кто-то взаправду пострадает… Ведь это же была только палатка!

— Насколько я понял, ты еще никогда не видел пожара. А вы видели, матушка Журик?

Мать Лэма растерянно кивнула, явно разрываясь между стремлением защитить сына и желанием отлупить его.

— Ну так вот, если бы не случайность, ты мог бы убить или ужасно покалечить трех своих друзей. Пожалуйста, поразмысли над этим. Ввиду твоего малолетства и… э-э… явной умственной отсталости я не буду выдвигать обвинения в предательстве своего сюзерена. Вместо этого староста Кейрел и твои родители будут в дальнейшем отвечать за твое хорошее поведение и решат, как тебя следует наказать.

Матушка Журик растаяла от облегчения и благодарности, а у Доно вид был такой унылый, словно он предпочел бы расстрел. Брат ткнул его в бок и прошептал:

— Умственно отсталый!

Тут матушка Журик отвела душу, закатив дразнилке звонкую оплеуху.

— А как насчет лошади, милорд? — напомнил Пим.

— В том деле я их не подозреваю, — медленно ответил Майлз. — Попытка поджечь палатку — просто ребячья глупость. А это — совсем другое…

Зед, которому разрешили воспользоваться лошадью Пима, вернулся с Харрой. Женщина вошла в дом, увидела своего мужа и остановилась, пристально глядя на него. Лэм стоял перед ней, опустив руки, с обидой в глазах.

— Так, лорд, — произнесла Харра, — значит, вы его поймали…

— Не совсем, — ответил Майлз. — Он сам пришел сюда. Он сделал заявление под действием суперпентотала и оправдан. Лэм не убивал Райны.

Харра поворачивалась то в одну, то в другую сторону.

— Но я видела, что он там был! Он оставил свою куртку и забрал с собой свою лучшую пилу и рубанок. Я знаю, что он возвращался, пока меня не было. Ваша сыворотка неправильная!

Майлз покачал головой:

— Сыворотка подействовала прекрасно. А вот ты ошибаешься. Лэм действительно заходил в твое отсутствие, но, когда он ушел, Райна была жива и громко плакала. Убийца — не Лэм.

Харра покачнулась.

— Тогда кто же?

— По-моему, ты догадываешься, но изо всех сил стараешься этого не признавать. Вот откуда твоя настойчивость. Пока ты не позволяла себе усомниться в том, что убийца — Лэм, тебе не надо было думать о других вариантах.

— Но кому еще было до этого дело? — воскликнула Харра. — Кто еще дал бы себе труд?..

— Действительно, кто? — вздохнул Майлз.

Он подошел к окну и выглянул во двор. Туман почти рассеялся под ярким утренним солнцем. Внезапно лошади перестали есть и забеспокоились.

— Доктор Ди, приготовьте, пожалуйста, вторую дозу суперпентотала.

Майлз повернулся и прошел к очагу, где еще теплились угли; их слабый жар приятно прогревал его кривую спину.

Ди озирался по сторонам, держа в руке инъектор. Он явно не понимал, кто должен стать его следующей жертвой.

— Милорд?

— Разве вам это не очевидно, доктор? — небрежно спросил Майлз.

— Нет, милорд, — с негодованием отозвался Ди и насупился.

— А тебе, Пим?

— Не совсем, милорд, — промямлил телохранитель, и его взгляд вместе с парализатором неуверенно обратился к Харре.

— Наверное, это потому, что вы оба не были знакомы с моим дедом, — задумчиво произнес Майлз. — Он умер как раз перед тем, как вы поступили на службу к отцу, Пим. Граф Петер Форкосиган родился в самом конце Периода Изоляции; на его глазах прошли все мучительные перемены, которые выпали Барраяру за эти сто лет. Деда называли последним из старых форов, но на самом деле он был первым из новых. Он менялся вместе со временем — от кавалерийских эскадронов до звеньев флайеров, от шпаг до ядерного оружия — и менялся успешно. Наша сегодняшняя свобода — верное свидетельство того, как яростно он умел приспосабливаться, а потом отбрасывать все и приспосабливаться снова. В конце жизни деда считали консерватором, но только потому, что очень многие на Барраяре обогнали его, промчавшись мимо в том самом направлении, куда он вел, толкал, тянул и указывал всю свою жизнь. Он менялся, и приспосабливался, и гнулся под ветром перемен. А потом, когда генерал состарился, — ведь мой отец был его младшим сыном и единственный остался в живых, а женился только в зрелом возрасте, — на него обрушился я. И ему надо было снова меняться. А он уже не мог. Дед умолял, чтобы моя мать сделала аборт. Ведь они заранее более или менее точно узнали, как будет поврежден эмбрион. Мои родители и генерал пять лет после моего рождения были в ссоре. Они не встречались, не разговаривали, не имели друг с другом связи. Когда отец стал регентом, он поселился в императорском дворце, и все думали, что адмирал Форкосиган подбирается поближе к трону. На самом деле им с матерью было негде больше жить — граф, мой дед, запретил отцу пользоваться особняком Форкосиганов. Такой вот скандал в благородном семействе… У нас в роду по наследству переходят язвы желудка — мы их дарим друг другу.