Сергей Антонов - Метро 2033: Высшая сила

Итак, назойливый писк слышали все. Томский переступил через тело.

– Тогда не станем тормозить. Вперед!

Толик прошел еще десяток метров и остановился. У погибшего сталкера были соседи-последователи. Тела в одинаковых почти позах лежали у стены через равные расстояния. Один. Двое. Пятеро. Оружие, из которого не пытались стрелять. Снятые противогазы. Десять. Темные потеки крови на стене. Двенадцать.

Считать трупы дальше не имело смысла, и думать о том, кто так жестоко расправился с этими людьми, – тоже. Они сами убили себя.

А назойливый писк продолжал звучать. Не громче, не тише. На одной и той же ноте. С одинаковой громкостью. Неумолимо. Неотступно. Он вызывал желание сдавить голову руками или… Ударами о стену выбить из своей башки инородный звук!

Как быть? Томский знал только одно – не держать ЭТО в себе. Не пытаться справиться с ЭТИМ в одиночку.

– Говорите! – крикнул он товарищам. – Говорите что-нибудь! Глушите писк, иначе с нами будет то же самое!

– Что говорить?! – взорвался Кипяток. – О чем?!

– Да хоть о… Данила, вы у нас самый начитанный! Расскажите что-нибудь…

– Что? – взмолился Данила.

– Ну, хоть сказку!

– Ска… Сказку? Какую, Анатолий?

– Любую! Первую, что придет в голову! Про трудное путешествие с хорошей концовкой!

– Вы даете, Томский! Тоже мне запросики! Где я вам такую сказку… А… Ну… Жили-были мальчик и девочка. Семья Гензеля и Гретель… Они голодают. Мачеха уговаривает отца детей отвести их в лес, чтобы избавиться от лишних ртов. Однако дети подслушивают разговор и… Находчивый Гензель бросает камешки, по которым он и сестра находят дорогу домой.

– Вот, бляха-муха! – перебил Данилу Кипяток. – Нам бы их в команду!

Корнилов схватил Леху за плечи и шваркнул спиной о стену.

– Тихо! Не перебивай его! Писк не так слышен! Говорите, Громов! Мне до чертиков хочется узнать, что было дальше с этими гензелями-гретами!

Кипяток повернулся к стене лицом, несколько раз ударил по ней кулаками и молча побрел за Юрием.

– Во второй раз камешками запастись не удалось, пришлось воспользоваться хлебными крошками, но их склевали птицы. Гензель и Гретель все-таки заблудились в чаще леса. Дальше… О, черт, не могу вспомнить! А! Они идут за маленькой птичкой и приходят в дом, стены которого построены из хлеба, крыша из пряников, а окна из – сахара. Просто мечта для вечно голодных детей! Однако это было жилище ведьмы, которая… Гензеля сажает в клетку, а Гретель заставляет откармливать брата! Чтобы потом съесть несчастного мальчика. Снова забыл… Маразм. Старость – не радость.

– Почему дом из хлеба?! – попытался помочь Даниле Томский. – И чем все закончилось? Говорите!

Истерия. Массовая истерия. Толик отлично понимал, что никакими сказками делу не поможешь. Никакими байками не вытравишь из мозга мерзкий писк. И все-таки чего-то требовал от Данилы. Зачем? Чтобы доказать себе, что в мире есть еще что-то, кроме писка?

Полная бессмыслица. И, да… Истерика.

– Ведьму сожгли в духовке печи.

– Те еще детки! Наша школа! – расхохотался Корнилов. – Но почему все-таки ведьма жила в таком вкусном домике?

– Дом Бабы-яги. Братья Гримм исковеркали славянскую версию истории. Покрыт блином, подперт пирогом. Обрядовая еда. Ее кушают на похоронах.

Томский вдруг понял, что Данила говорит совершенно спокойно и рассуждает здраво. Да, на протяжении рассказа он несколько раз запинался, однако все звучало очень связно. Толику, например, писк ни за что не позволил бы сплести такой рассказец. В голове царил полный сумбур. Там ведь поселился комариный рой, который мешал мыслям выстраиваться в логическую цепочку.

– Гензель и Гретель вернулись домой. Мачеха к тому времени сдохла, а сокровищ, которые дети унесли из дома ведьмы, им хватило на всю жизнь. Конец сказке!

Данила остановился перед очередным лежащим у стены трупом.

– Все. Если мы тоже хотим побывать в доме ведьмы, обобрать его и вернуться живыми… Все слушайте меня. Очень внимательно слушайте, а потом решайте, как поступать. Начну с того, что от писка вам не избавиться, даже если прочесть вслух все сказки мира. Все эти люди тоже слышали писк и, в конечном итоге, вышибли себе мозги. Позже или раньше вы сделаете то же самое. Я подчеркиваю – вы. Лично я ничего не слышу.

Предложение Громова было встречено молчанием. Томский понимал: все, как и он сам, опасаются услышать новость, которая никого не обрадует. Первым опомнился Леха.

– Да пошел ты к разэтакой матери, старый пердун! Свободные уши он ищет! Вы что, все ослепли?!

Кипяток показал на ползучее растение, которое от основания кремлевской стены поднималось к ее гребню. Коричневый, треугольного сечения толстый стебель. Зеленые, с траурной черной каймой листья. Одна из разновидностей вьюна. Ничего особенного, если не считать того, что растение это имело смелость покуситься на неприступность стены.

– Томский, мы можем перебраться прям здесь! На хрена нам переться куда-то?! Что молчишь? Командир ты или портянка?!

Леха решил заразить всех своим примером, закинул «калаш» за спину, подергал за стебель вьюна, чтобы убедиться в его прочности, и принялся карабкаться наверх, упираясь ногами в стену. Сейчас он докажет им всем, чего на самом деле стоят крепкие парни из троицкой общины.

Кипяток не смотрел вниз. Опасался, что его могут окликнуть, одернуть, поставить на место. Нет уж, подземные ребятки. Вы настолько привыкли бояться всего, что и пукнуть лишний раз не посмеете, если это идет вразрез с вашими надуманными правилами.

Леха добрался до гребня стены. Протиснулся между зубцами и собирался крикнуть спутникам что-то оскорбительно-победное, но одного взгляда на кремлевский двор хватило, чтобы слова застряли у Кипятка в глотке.

Он увидел Троицк. Родной свой город. Троицк, усыпанный пеплом Катаклизма. Троицк, в котором люди уже вышли на поверхность. Вот только где они, эти люди? Кипяток видел и Сиреневый бульвар с чудом сохранившимся памятником младшему научному сотруднику, и лишенные крестов купола храма Тихвинской иконы Богородицы, и руины камвольной фабрики, и корпуса институтов, где обосновалась община Сида. Все было на своих местах. Однако Леху не покидало чувство тревоги.

– Все, да не все, бляха-муха…

Кипяток наконец понял, чего не хватало городу, невесть как оказавшемуся за кремлевской стеной. Жизни. Движения. Дыхания. Этот Троицк выглядел декорацией к какому-то спектаклю. Бутафорией. Не было ветра, обычно поднимавшего пыль. Солнце, уже выглянувшее из-за горизонта, не оживляло пейзаж, хотя лучи его и касались руин. Да и люди… В это время они должны были вовсю пахать на грибных плантациях. Однако у торговых рядов не наблюдалось движения. Троицк вымер. По крайней мере, Троицк кремлевского образца.