Фалько - Ярость

— Что это? — сухо спросила женщина.

— Стандартный договор между родом и семьёй, которая собирается в него войти, — терпеливо пояснил ректор, и добавил, немного подумав. — Почти стандартный. Я исключил из него страниц сорок. Права, обязанности, ответственность и прочее. Сейчас это почти точная копия договора столетней давности. Только в то время он назывался несколько иначе и нужно было приносить особую клятву. Мне всегда нравилось, как он звучит, чётко и лаконично. Брат говорит, что написанное на этих листах устарело, но это не так. Скорее мы стали более требовательны и перестали доверять людям.

— Вы серьёзно? — Светлана потрясла бумагой.

— Нет, знаете, я люблю пошутить по утрам, предлагая всем подряд войти в свой род. И наблюдать за их удивлёнными лицами, — ректор вполне искренне улыбнулся, видя именно такое удивление.

Женщина целую минуту смотрела на ректора, затем перевела взгляд на бумаги и снова углубилась в чтение, внимательно изучая каждый абзац.

— И такое предлагает человек, не усмотревший за собственной дочерью и внучкой, — проворчала она.

— Ох, Светлана Евгеньевна, мы ведь взрослые люди, — Геннадий Сергеевич сразу понял, зачем и к чему это было сказано. — Тогда я был полон амбиций, пытался совладать с обретённой силой и внезапно свалившейся славой. Мне было не до дочери. У неё на всё было своё, часто отличное от моего, мнение. И она не была одарена даже так, как Алёна. Уровень эксперта, пусть первой ступени, для неё оставался недостижимым результатом. И мы оставили дочь в покое, поняв, что и её дети не будут обладать значимой силой. Те же сто лет назад это бы назвали потерянной линией семьи, в которой никогда не родится мастер. Но у неё и на это было своё мнение, — он сделал паузу. — Она увела наследника у одной из младших ветвей рода, единственного мастера, на которого возлагали большие надежды.

Ректор покачал головой. Он не стал бы возвращаться к неприятным воспоминаниям прошлого, если бы не чувствовал в коридоре благодарных слушателей. Кузьма, скрывающий не только себя, но и супругу вместе с ученицей.

— У них родилась девочка, — продолжил ректор. — Довольно слабая и болезненная. Сейчас не скажешь, вымахала вон какая. Несколько лет всё было хорошо, но потом случилась трагедия. Отстаивая наши интересы в провинции, Рома погиб. И даже не из-за больших денег или влияния для рода. А я был занят в тот момент. Так занят, что опомнился через пару месяцев после того, как дочь ушла из дома. Сказала, что знаться с нами больше не желает. Последний раз, когда я с ней разговаривал мы сильно поссорились. И она утаила, что больна. Уже позже, когда она согласилась, чтобы я оплатил лечение, взяла с меня слово, чтобы близко не подходил к внучке, не смел испортить и её судьбу. Я, правда, несколько раз нарушил обещание, но это не имеет большого значения. Что скажите по поводу нашего предложения? — спросил Геннадий Сергеевич, кивая на листы, которые Светлана прочла ещё раз.

— Только из-за одной строчки, где написано, что имущество семьи неприкосновенно, будем считать, что это хорошее предложение. Не торо?питесь с решением? — Светлана подняла руку, чтобы зубами вытянуть иголку капельницы. — Наша семья всё ещё считается погибшей.

— Мелочи. Даже если к вечеру всё останется так, это ничего существенно не поменяет.

Светлана довольно серьёзно посмотрела в глаза немолодому мужчине, сжала губы в тонкую полоску. Взяв ручку, большим пальцем отщёлкнула массивный колпачок. Положила листы на одеяло, которое стало твёрдым как столешница, и поставила крупную подпись.

— Хорошо, — подытожил Геннадий Сергеевич. — Я считаю, что Вы приняли правильное решение.

— Обычно, когда так говорят сразу после подписания сделки, следует требовать бумаги обратно.

— Мы же не дельцы, — улыбнулся он. — Отдыхайте, Светлана Евгеньевна, ни о чём не беспокойтесь. Теперь переживать будут другие. Что касается мастеров, напавших на Вас вчера, то их участь станет отличным примером для остальных.

* * *

Толкнув в бок Алёну, я показал взглядом на дверь в соседнюю палату. Подхватив её и Тасю под локоть, потянул туда и быстро закрыл дверь. В этот момент из палаты мамы вышел ректор, постоял секунду и неспешно направился к выходу.

— Так, Алёна, у тебя постельный режим, — строго сказал я. — Пока доктор не разрешит, чтобы не вздумала шастать по этажу. Не забывай, что на тебя вчера автобус уронили, а не цветами забрасывали.

Без улыбки на Алёну в пижаме, с забинтованной головой и не взглянешь. Немного портила картину небольшая бледность, как последствие сотрясения мозга. Я видел во время утренней перевязки, сколько ей швов наложили на рассечение. Шрам будет на зависть многим, почти пять сантиметров с одним рваным краем. Её до сих пор немного покачивало, когда она вставала с кровати, но доктор Шимов уверял, что серьёзных последствий здоровью не будет. Прописал ей постельный режим на неделю. Насчёт шрама сказал, что его можно будет убрать, когда всё основательно заживёт.

— Тая, посиди с ней… Да не убегу я, не убегу, — вздохнул я, видя её взгляд.

— У тебя вчера был очень страшный вид, — укоризненно сказала она.

— Вы из меня маньяка какого-то делаете, — проворчал я. — Поквитаюсь с ними чуть позже, пару дней ничего не решат.

— Ох, как он заговорил, — Тася упёрла руки в бока. — Смотри, Алён, какой у тебя крутой учитель. А полчаса назад отказывался фиксатор надевать, дескать, он ему мешать будет. Наверное, в гости собрался, на обед, а ложку левой рукой держать неудобно, да?

Хотел было поспорить, но лишь поднял глаза к потолку. Махнув рукой на эту язву, встал.

— Пойду с мамой поговорю, — сказал я. — И чтобы не подслушивали.

— А может мне обед на всех приготовить? — задумчиво спросила Тая. — Твоя мама что любит?

— Хочешь угодить, приготовь борщ. Я к борщу равнодушен, а мама любит. С чесноком. Можно уху, но вряд ли у тебя получится так же хорошо, как у нашего повара. Это его коронное блюдо.

— Это мы умеем, — уверенно кивнула она. — У меня отец борщи любил. Наверное, поэтому я к ним тоже равнодушна, — она рассмеялась. — Пойду разорять запасы столовой.

Маму я застал в задумчивом состоянии, разглядывающую редкие облака в окне. Взгляд упал на забинтованную левую руку и внутри снова всё сжалось и начало закипать. Усилием воли заставил себя успокоиться.

— Привет, — улыбнулся я, когда она повернулась.

— Привет, — она подарила мне мягкую улыбку, которую я любил ещё с детства. Мне кажется, строгость ей совсем не шла. Плохо что обычно она всё время сосредоточенная и загруженная делами.

— Как рука, как самочувствие?

— Рука болит, самочувствие хреновое, — ещё шире улыбнулась она, поманила меня, взъерошила волосы.