Юрий Харитонов - Смерть октановых богов [litres]

Почему-то меня страшит картина мира без религии. Чем будут заниматься все эти люди? Кому молиться? Кого проклинать? У кого просить прощения? К кому обращаться за советом? Ну, конечно… Это ж сколько страхов появится, сколько эмоций выплеснется, сколько злости высвободится. Пусть уж религия будет, пусть пеленает людей заветами, пусть успокаивает и пусть пугает казнями смертными. Лучше так, чем разнузданные нравы и вседозволенность при отсутствии каких-либо моральных ценностей.

– Вы так думаете? – спросил Вергилий.

– Я так думал, – пожал плечами Константин. Похоже, он совсем не обратил внимания на то, какое злое выражение приняло лицо отца Иоана. – Лет восемнадцать назад так думал. А теперь… Лучше бы вымели всех этих фанатиков веником, да в какую-нибудь канаву, а потом хворосту подбросили и подожгли! Все войны – из-за религии или с ее одобрения! Я видел, как батюшка захлопнул перед человеком дверь храма, когда за мужчиной бежали рейдеры! Я видел, как якобы святой отец кричит тонущей девочке, еле-еле, из последних сил держащейся за ветку, что на все воля божья! Мол: умирай, Бог ждет тебя, дитя! Это все вместо того, чтобы помочь! Я видел, как батюшка науськивает прихожан, последних, измочаленных войной, жалких людишек сжечь ни в чем не повинного человека! Я обнаружил, как святой отец пытается закопать тела моей жены и дочек, чтобы избавиться от них! Я много по России путешествовал, я много подобного видел! И лишь раз святой отец заступился за обездоленного – и лишился жизни. Один, представьте себе, раз! Видимо, анархия и хаос легко срывают маски с подобного рода шарлатанов…

– Заткнись! – взревел отец Иоанн. – Замолчи, ирод! Твои змеиные уста несут больше яда, чем все земли вокруг, вместе взятые! Иуда! Еретик!..

– Колдун, забыли! – добавил Константин и оглядел собравшихся вокруг служителей церкви. Их лица соответствовали настроению отца Иоанна. – Ну вот, теперь, наверное, вы меня будете убивать. Ну… не знаю… вешать там, или… сжигать, или… топить!

Мужчина поднялся. В руках у него уже удобно устроились два пистолета-автомата, которые он достал во время разговора из-под плаща со спины. Те самые, которые украл у обитателей монастыря, пока готовился стать братом. Отцы застыли, а Спасский ухмыльнулся и нажал на спусковые крючки. И церковь окропилась кровью вновь… Как в день смерти его семьи.

– Охренеть! – выдохнул Гвоздь, когда Константин Семенович замолчал. – И ты всех убил?

– Не, – махнул рукой Спасский, отрешенно вглядываясь в снежную стену за окном. Там уже мелькали здания пригорода. Скоро впереди замаячат обвитые колючей проволокой ворота родной общины, а значит, близится и разговор с атаманом. Он должен что-то предпринять ввиду того, что аборигены уже знают о смерти Черномора и Кизляка! – Не всех. Я расстрелял этих шестерых, потом тех, что стояли у дверей снаружи и прибежали на выстрелы. Подошел к еще живому, но уже умирающему Вергилию, спросил, прижав ногой рану на животе: «Нравится есть людей?» На что он мне ответил: «Если бы не я, то съели б меня, братство – это круговая порука, мол, если ты не с нами, то против, и лишь страх держал братьев в общине и заставлял есть людей».

– Так это же бред, не? – неуверенно проговорил шокированный Гвоздь.

– Э-э-э, нет, – возразил Спасс. – У вас то же самое. Не можете возразить только потому, что большинство братьев так решили. Если кто-нибудь возразит, то станет изгоем. А атаману только того и надо, и он поддерживает эту идею с самого верха. Его одобряет большинство братьев, а остальные предпочитают молчать или, как ты, – собираются уйти. Так и правит он вами: что захотел, то и сделал, а вы поддержали, даже если не согласны.

– Но если сказать – либо выгонят, либо убьют!

– Именно! – согласился старый майор. – Но можно же действовать тихо, исподволь.

Но Денис не попался на наживку хитреца, промолчал, поэтому Спасский просто продолжил историю:

– Потом я добил его, убил женщину, ведь она была бы обузой, и ушел. Это оказалось несложно: собор находится на большом удалении от монастыря, они просто не слышали. И больше я не верю ни храмам, ни братьям. Все это чушь, когда речь заходит о выживании. Не ты убьешь, как сказал один знакомый священник, так тебя.

– Это точно. И пойти-то, по сути, некуда, – согласился Денис. Он не совсем понимал, куда клонит Спасс, но зерно правды в его словах было. Да и политика атамана Арушукова мужчине не нравилась, поэтому то, что говорил Константин Семенович, словно семя, брошенное в благодатную почву, начало давать всходы. И Гвоздь стал развивать мысли Спасского: – Вот эти – «аборигены» – к ним не пойдешь. Видно, что откатились на пару веков назад. Сдерут с тебя шкуру, и глазом моргнуть не успеешь. А ивановские? Те не любят нас, к городу и на десять километров не подпускают. В Вологду податься? Так я слышал, там вообще закон Среднего Запада: бандиты не бандиты, индейцы не индейцы, а все туда же – скальп с головы долой. И это первый встречный сделает. В Питер рвать когти – не вариант. Сдается мне, основные удары он принял на себя, и там, скорее всего, теперь радиоактивное болото. Он же авангардом нашей страны был. Самая близкая точка к НАТО.

– Калининград и область? – буркнул Спасский.

– Что? – не понял Денис.

– Самая крайняя точка России, причем в окружении западных стран – Калининград и область, а не Питер, – поправил Константин. – Не надо путать.

– А! – махнул рукой Гвоздь. – Про Калининград вообще молчу! Его там совсем в порошок должны были… Сомневаюсь, что хоть кто-то, мало-мальски похожий на человека, там остался. Вот! Так и в Питер нечего идти, что в этой радиоактивной болотине делать? На Север податься? Там народа мало жило, глядишь, и не били по северным территориям, только холодно, наверное, там, аж жуть. Как в вечной мерзлоте спасаться? Я точно не выживу. Куда еще? С Черномором вроде кто-то из Твери сотрудничал, но то – ученые! А я двадцать лет ни к чему умному не прикасался. В Москву? А там что? Тоже радиоактивная зона? Этакий большой оплавленный курган, размером вот от Ярославля и до Ростова прям!

– Напрасно так думаешь, – перебил Спасс, – у Кизляка с Черномором связи были с Москвой. И контракт, кажется, на поставку послушных людей. Но идти туда действительно не стоит. Окапываются они, кажись. Роют, копают, не хотят никого в Москву пускать, а выпускать – тем более. Всех пришлых отстреливают.

– Во-во, – кивнул Денис, – куда ни сунься – везде какая-нибудь лажа. Сам же говоришь, что даже во Владимире – и там людоеды обжились. Куда податься-то?

– Ты пока не думай об этом, – махнул рукой Спасс. – Знай себе делай, о чем договаривались, а там, глядишь, и не надо будет никуда уходить.