Евгений Кривенко - Роза севера

Видимо, тщательно сканировать его физиономию не стали: гражданин Оре-Ваш, почти китайской Территории, и всего-то летит домой. Девушка бегло глянула на дисплей и оформила билет.

— Счастливого пути, — сказала она. — На экспресс до Нарита в ту сторону.

— Спасибо, — рассеянно ответил Варламов. С той минуты, как вышел из такси, в его ушах стоял гул приходящих и уходящих поездов. Что-то словно скреблось в голове, и неожиданно мысль оформилась четко. Он успеет съездить в Киото, навестить Киёмидзи-дэра, и вернуться задолго до вылета! В Японии быстрые поезда.

А вдруг Сацуки ждет его там?

Похоже, он сходит с ума. Ну и пусть…

— Скоростной поезд до Киото, — сказал он в коробочку гида, и тот послушно высветил маршрут к кассам и на посадку. Билет стоил дорого, но Варламов махнул на это рукой. Вряд ли сможет вернуть Морихеи долг, да судя по всему, там и не нужны деньги. Что ему предстоит в этом странном мире?

Японцы покупали коробки с едой, и Варламов тоже купил, давно чувствовал голод. Хотя прошло чуть не два месяца, для него продолжался все тот же день. Поезд, синкансэн, оказался очень красив, обводы корпуса говорили о стремительности. В Канаде таким было не разгуляться: дороги в основном проходили в широтном направлении, и трансканадскую магистраль в трех местах перерезали Темные зоны. Варламов занял место справа, с этой стороны должен был открыться вид на Фудзияму.

Поезд мягко тронулся и будто полетел по эстакаде среди городской застройки. Не было нудного покачивания, как на струнной дороге в Московской автономии. Варламов открыл коробочку и поел. Покупал наугад, и оказалось мясо с рисом и овощами. Вкусно, хотя с вздохом вспомнил совместные трапезы с Сацуки.

Через какое-то время справа и в самом деле показался конус Фудзиямы — белый, как невеста под фатой. Вырос, а потом снова стал отдаляться. Вид снежной вершины чуть успокоил, и Варламов подремал.

Этот синкансэн был не самым быстрым, но через два часа прибыли в Киото. Гид вывел на автобусную остановку, заботливо предупредив, что понадобятся наличные для покупки билета и на сувениры. Сувениры в планы Варламова не входили, но у банкомата задержался.

На улице удивился — падал снег. Варламов сел в нужный автобус, с помощью гида кое-как оплатил проезд, и вскоре вышел на остановке Годзё-зака, откуда начинался путь к Киёмидзу-дэра.

Сердце забилось сильнее. Он зашагал по узкой улице, оставляя следы на снегу. Лавки по сторонам были уже закрыты, а людей мало — вечерело. Однако храмовый комплекс был еще открыт и, взяв деньги, Варламова пропустили.

Странное сочетание: храм буддистской богини Канон — и юани с портретом председателя Мао… Но наверное, такими мыслями только хотел унять нарастающее волнение.

Он миновал зеленые с красным Ворота дэвов. Миновал красные Западные ворота. По крытой галерее взбежал к платформе главного зала Хондо. Но внутрь, к статуе милосердной богини Канон, не пошел. Вот она — повисшая в воздухе знаменитая терраса Киёмидзу-дэра!

Сердце Варламова упало, терраса была почти пуста.

Широкий вид на вечерний Киото с огнями, размытыми падающим снегом. Запоздалая пара делает селфи на его фоне. Зима, вечер, пусто — это в более теплые времена года здесь устраивают вечернюю иллюминацию, и бывает настоящее столпотворение.

Разочарованный, Варламов подошел к краю террасы. Холодный ветер дул из глубины, кружа хлопья снега. Кажется, до земли метров четырнадцать — не так высоко. Спрыгнув, можно при везении выжить. Или в данном случае это будет невезением?

Он отвернулся, нахлынуло отчаяние: зачем жить дальше?

И в этот момент увидел маленькую фигурку за деревянными столбами, на которые опиралась крыша. Он медленно пошел в ту сторону, безумная надежда и страх смешались в сердце. Белые хлопья падали перед глазами, и вдруг стало казаться, что он поднимается на высокую гору.

Фигура сделала шаг навстречу и откинула капюшон плаща.

— Сацуки!

Последние метры он пробежал, и Сацуки покачнулась в его объятиях. Он внезапно ощутил ее всю — от твердых коленок до холмиков грудей и щекочущих волос. Сацуки уткнулась лицом в его плечо, рыдая.

— Я так долго ждала, — всхлипывала она. — Приходила сюда каждый день. Это единственное место, где мы могли встретиться.

Какая холодная у нее щека! Пальцы тоже ледяные. Варламов стал лихорадочно растирать и целовать их.

— Ты совсем замерзла, — пробормотал он между поцелуями.

— Неважно. — Сацуки подняла голову и слабо улыбнулась. — Теперь это неважно, любимый. Ты знаешь, я совсем отчаялась. Хотела прыгнуть вниз, но этого нельзя делать одной. Цзин непременно известили бы тебя, и тебе было бы слишком горько. Но теперь…

— Мы уедем, — поспешно сказал Варламов. — Меня отпустят, иначе зачем цзин все это затеяли? Мы уедем далеко-далеко.

Сацуки покачала головой, слезы текли по ее щекам.

— Когда мне пришлось уехать, я скоро поняла, что не могу жить без тебя. Я должна была только играть, как обычно делают гейши, но сердце решило иначе. Я очень долго думала. Ты не сможешь взять меня в Канаду, даже если отпустят. Я не могу оставить страну, я вся в долгах. У тебя не получится жить в Японии, а мне не разрешат вступить в брак с тобой. Я все передумала тысячу раз. Мы можем только прыгнуть вниз, обнявшись. Может быть, там милосердная Канон сжалится над нами.

— Ну что же… — сказал Варламов. В душе была такая пустота, что жить дальше не хотелось.

— Но прежде… — бормотала Сацуки, словно в забытьи. — В последний раз… Да простит меня милосердная Канон.

Она увлекла Варламова в темноту за колоннами. Запахнув вокруг него свой плащ, пробежала пальчиками по застежкам куртки, а потом потянула за молнию брюк…

Хотя отчаяние владело Варламовым, но рука Сацуки нежно гладила его, и в нем разгорелось неистовое желание. Почувствовав его готовность, она плотно прижалась бедрами и приспустилась, едва не заставив вскрикнуть от остроты наслаждения. Дальше движения Сацуки были как будто медленны, и со стороны едва ли видны, но в ее горячей глубине словно набегающие волны ласкали Варламова, и их нарастающий ритм доводил его до исступления.

Несколько мгновений спустя он испытал будто беззвучный взрыв, в глазах потемнело, и он уткнулся ртом в волосы Сацуки, подавляя крик. А та со стоном впилась зубами в его плечо.

Темнота, ласковое щекотание волос Сацуки, хлопья снега холодно касаются лица. Сацуки глубоко вздохнула и подняла голову.

— Ну, вот и всё, — сказала она счастливым голосом, — пора. Только…

Еще дрожащими пальцами она застегнула ему брюки.

— Даже в смерти мы должны сохранять приличие. Идем!

Тихо пробормотала: