Дарья Еремина - Живой проект [СИ]

Почти восемь месяцев прошло со дня нашего знакомства. Это огромный срок для человека, способного скучать. Возможно, вы не относитесь к таким людям. Мне иногда кажется, что я начинаю забывать ваше лицо. Это страшно, потому что я готова забыть сотни виденных в жизни лиц, но только не ваше. Это все равно, что начать забывать, как выглядит мир под светом солнца, когда он погрузился в холодный мрак десять лет назад. В вас есть что-то необъяснимо влекущее, сильное, основательное, позволяющее довериться и оберегающее. Если бы мне грозила опасность, только за вашей спиной я желала бы укрыться. Вот что я пытаюсь сказать. Вам может показаться это смешным, но для женщин это важно. Я — не исключение.

Хотя не только ощущение безопасности не дает мне ни единой возможности забыть о вас, перестать думать хоть на день. Я чувствую себя странно, когда замечаю, что мы до сих пор на «вы». Я не хочу волновать вас строками электронного письма, когда сама нахожусь в тысячах километрах (и даже не знаю, отвечает ли это действительности, потому как я не представляю где вы сейчас). Но не думаю, что для вас станет откровением то, что в мысленных диалогах и не всегда невинных фантазиях мы давно уже на «ты». Это странно, я не понимаю причин столь настойчивого дистанцирования. Я хочу быть ближе. И я хочу близости. Не пытайтесь убедить меня в том, что наши желания не совпадают. В это будет невозможно поверить. Лучше попытайтесь объяснить мне, почему вы не находите возможности приехать на станцию и не позволяете навестить вас. Последнее письмо удивило меня. Я могу приехать, Саша. Что мешает вам сказать мне «да»? Это все так странно, принимая во внимание вашу взаимность. Я просто не понимаю. Объясните мне, Саша. Это не просьба, это требование. Ну, или мольба…

Я хочу сказать вам так много, но не так, лично. Я боюсь не дождаться вас и сойти с ума. Здесь тысячи клонов на одно лицо, здесь каждый день похож на предыдущий, здесь всегда один вид из окна: снег и забор! Только вы скрашиваете мои дни и ночи. И если это откровение было излишним, простите меня. Вы нужны мне. Ваша сила, ваша поддержка и ваша любовь.

Не пропадайте, Сашенька.

Перечитав письмо, Александр закрыл глаза. Ничто и никто не мог поколебать его уверенность в том, что он все делает правильно. Но читая вторую часть этого письма, он думал о встрече, на которой президент предложил ему права и свободу. Предложил остановиться взамен на звание «человек», как выразилась Ольга. На минуту он позволил себе слабость представить, что согласился. И от этого стало еще тяжелее.

Александр испытал глубочайший стыд из-за мимолетной готовности проявить малодушие и отказаться от всего, ради чего дышал последние месяцы: забыть, кто он и что он; принципы, благодаря которым себя же и уважал… забыть и согласиться.

Возможно, минута слабости длилась несколько дольше. Саше стоило огромных усилий, чтобы закрыть письмо Ольги, выбраться из кресла и, упав на кровать, практически мгновенно провалится в тупой болезненный сон.

Даже подумать о том, что завтра станет легче, он не успел.

Петр читал письмо Ольги практически только зайдя в офис. У него была назначена встреча с Галиной, PR-директором, и женщина вошла в кабинет с неформальной кружкой кофе в руке. Петр кивнул коллеге присесть и вернул взгляд к письму. Стерев все имена, он отправил письмо коллеге.

— Галь, это не относится к работе. Прочти, пожалуйста, и скажи что думаешь.

Галина прочитала текст быстро, профессиональным взглядом отметив какие-то лишь для нее интересные моменты. Подняла взгляд к Петру.

— У этой женщины куча проблем, Петь, но… я понимаю, почему ты спрашиваешь. Сейчас и междометие не каждая самка осилит, а уж письменно выдать подобный текст… это как машина времени, потрясающе…

— Галь, я не о ее эпистолярном стиле спрашиваю, остынь.

— Почему же? «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает». А эту даму воспитали не только ясно мыслить, она не просто твоего круга, она из тех самых мамонтов, что… это… это Ольга.

Петр опустил голову. Потом вовсе поднялся и отошел к окну. Галина не стала поворачиваться.

— Я не скажу Мише, не беспокойся.

— Ты уже сказала.

— Черт… — Галина поднялась, — прости меня. Петь…

— Сам дурак.

Они молчали с минуту.

— … ты все еще хочешь знать, что я думаю?

— Ну, говори уж. Хуже не будет.

— Она не любит мужчину, которому написала это. Ты же это хотел услышать?

— Да. Почему ты в этом уверена?

— Да это не любовное письмо! Это письмо человека, который отчаялся справиться с чем-то сам и ищет помощи и защиты. Она всю жизнь была ограждена, пристроена, если хочешь. Из-за Мишиной спины многого не было видно, а в ее случае — и, слава Богу! Ольга со школы всех бесила своей высокоморальной интеллигентностью, за которой и пряталась. Да, это способ самосохранения, бессознательная защита, но Миша ей просто дал все, что нужно, не озвучивая ее проблем. Наверно, она и сама не понимает, почему не может жить без него.

— Почему ты думаешь, что она не может без него жить?!

— Петь…

— В какой фразе ты это увидела, черт побери? С чего ты это взяла?

— Петь… — она помешкала, но все же сдалась и зачитала: «Я боюсь не дождаться вас и сойти с ума. Здесь тысячи… здесь всегда один вид из окна: снег и забор… Вы нужны мне. Ваша сила, ваша поддержка и ваша любовь».

— Надо вытащить ее оттуда!

— Петь, у вас разные темпераменты, разные карты. Вы вообще слишком разные.

— С кем мы разные?!

Галина кусала губы, глядя на Петра и подбирая слова, которые он совсем не хотел слышать, но требовал произнести. Отчаявшись подобрать достойную аналогию, она опустила взгляд и скривила губы.

— У мальчика было два питомца: кошечка и собачка. Он их очень любил. Одинаково сильно. И они любили его за кров и корм, теплоту и заботу, за безусловную, не от чего не зависящую любовь. Мальчик вырос, и его питомцы выросли вместе с ним. Они не умеют жить без его теплоты и заботы… они могли бы найти себе пропитание и крышу над головой, но ничто и никто не заменит им главное — хозяйскую любовь, их принадлежность прекрасному человеку, делающему их жизнь осмысленной. Ему так легко обеспечить все их потребности, а они ничего не могут дать взамен, кроме…

— Галь, будь ты мужиком…

Резко поднявшись и не глядя на Петра, женщина стремительно покинула кабинет.

— … дура.

Стук в дверь раздался около восьми. Ольга формировала отчет руководству и не ждала гостей. Повернув голову к двери, она подождала: возможно, показалось. Тут же раздался дверной звонок, отметающий все сомнения.

— Петька? — удивилась она. На лице расползалась подозрительная и радостная полуулыбка. — Что-то случилось? Ты один? Что ты здесь делаешь?