Юн Ли - Возрожденное орудие [litres]

Граффити было написано на одном из местных низких языков. Брезан узнал алфавит – причудливую разновидность силлабического письма. Он сделал фото и отправил на свой аугмент, чтобы изучить позже. Хотя у него и была теоретически безопасная связь с административной сетью губернатора, он не хотел иметь с ней дело прямо сейчас. И он вообще не доверял городской общественной сети.

– Собираетесь все это испортить? – спросил кто-то позади.

Брезан повернулся, подавляя инстинктивное желание ударить говорившего. Потому что это привело бы к таким последствиям, что лучше не придумаешь.

– А тебе какое дело? – спросил он.

Говоривший либо был студентом, либо очень хорошо притворялся. Облако вьющихся волос, оливковое лицо с множеством отметин – Брезан не понял, были это декоративные шрамы цвета индиго или следы какого-то заболевания.

– Ну, – сказал студент, – я сначала подумал, что вас сейчас вырвет, но вы не выглядите таким уж пьяным.

– Рад это слышать, – сказал Брезан.

– Какого черта вы ошиваетесь тут, у нас, в Университетском районе? Вам здесь не место.

– Да, – сухо сказал Брезан, ничуть не удивленный тем, что студент узнал его, – многие из вас совершенно ясно дали это понять. Честно говоря, это имело больше смысла… – он покопался в памяти в поисках числа, – …пять стаканов назад.

– Ну, – сказал студент, – тогда можете купить мне один. Я на мели.

По крайней мере, это отвлечет его от принятого четыре часа назад и равнозначного моральному банкротству решения.

– Конечно, – сказал Брезан, – почему бы и нет. Подожди минутку.

После того как он опорожнил свой мочевой пузырь, они вместе вышли из туалета. Несколько человек, споривших о какой-то драме, подняли головы, одарили Брезана явно враждебными взглядами и возобновили дискуссию. Брезан подвинул свой бокал через стойку к студенту.

– Надеюсь, тебе понравится.

– Мне нравится все бесплатное, – сказал студент и сделал большой глоток. – Ваше правительство ужасно, вам кто-нибудь говорил об этом?

Брезан фыркнул.

– Я и не думал, что кто-то считает его иным. – Он подавил желание добавить в конце фразы «молодой человек». В свои пятьдесят три года Брезан был не так уж стар по стандартам гекзархата, что было частью проблемы. Даже Ложой была на несколько десятилетий старше, и просто чудо, что она воспринимала его всерьез.

– О, я не думаю, что вы понимаете, – сказал студент. Он допил выпивку. – А есть еще? Это лучше, чем пойло, которое я обычно пью.

Его шрамы или татуировки сделались светлее, стали бледно-фиолетовыми.

– Эти штуки, что украшают твою персону, должны себя так вести? – спросил Брезан, решив, что это не тот разговор, которому свойственен избыток такта.

– О да, – сказал студент. – Я за это доплатил. Ради этого пришлось экономить на стипендии и всем таком. Неприлично тратить деньги на легкомысленную хрень, но что хорошего в жизни без нее?

Брезан пожал плечами и махнул бармену. Тот зевнул, приблизился и наполнил бокал. Миг спустя студент с барменом то ли флиртовали друг с другом, то ли вели пылкий спор о колебаниях надежности общественного транспорта.

Он расслабился впервые за весь день, когда дверь распахнулась и вошла Эмио в сопровождении женщины и мужчины, в которых Брезан узнал шуосских охранников, несмотря на их поношенную одежду. («Мы приберегаем яркие красно-золотые мундиры для тех случаев, когда пытаемся стать мишенями, – объяснил Микодез Брезану целую жизнь назад. – Думаете, в реальной жизни нам нравится, когда в нас стреляют?»)

– Верховный генерал, – сказала Эмио, – мне нужно, чтобы вы… – Тут ее взгляд упал на студента с теперь уже синими шрамами на лице, которые слабо светились. – Верховный генерал, отойдите от него сейчас же.

Брезан мог быть пьян, и он мог быть одним из самых известных «падающих ястребов» в истории Кел, но он знал, когда нужно следовать приказу. Он нырнул в сторону, споткнулся о ботинок, который кто-то тайком снял, и растянулся на полу. Он так сильно ударился, что увидел в поле зрения ярко-красный проблеск: внезапное падение включило автоматическую медицинскую диагностику.

Тем временем студент попятился от Эмио и агентов, издал ужасный сдавленный звук и рухнул на пол. Бокал упал на пол и разбился вдребезги. Запах алкоголя стал еще сильнее.

Несмотря на капающую из носа кровь, Брезан с трудом, но поднялся на ноги.

– Надо вызвать медпомощь, – сказал он или подумал, что сказал. Из-за пузырящейся пены во рту трудно было говорить внятно.

Агентесса-Шуос уже добралась до студента.

– Мертв, – сказала она. – Оцепить здание. А пока что…

– Я займусь, – перебила Эмио. – Верховный генерал, давайте вытащим вас отсюда.

– Студент… – Нелепо, но он почему-то не мог думать ни о чем, кроме шрамов, которые теперь ярко светились.

«Где же я это видел…»

– Я объясню, когда доставим вас домой, – резким тоном, вполголоса сказала Эмио. – За мной.

Всю дорогу домой Брезан провел как в тумане. Эмио оказала первую помощь, позаботившись о его сломанном носе и не забыв про обезболивающее, хотя Брезан был слишком ошеломлен событиями и почти не замечал боли. Он смотрел в иллюминаторы флиттера, как город под ними отступает. Туман накатил с реки, разделив его пополам, и серое марево соответствовало настроению верховного генерала.

– Я допустила промах, – сказала Эмио, как только провела его в кабинет.

– Насколько помню, – возразил Брезан, – это я пошел напиться.

Он и с этим напортачил, но не собирался признаваться в подобном, пока на него не надавят.

– О, – сказала Эмио, как он и предполагал, – мы все равно были на месте и следили за вами. Надо было что-то сказать, когда…

Она сжала губы и отвела взгляд.

Голова Брезана начала раскалываться.

– Скажи же. Дело в студенте, не так ли? Что за хрень с ним случилась – аллергическая реакция?

Эмио встретилась с ним взглядом.

– Да, но не такая, как вы думаете. Его имя вам ничего не скажет, хотя я могу дать вам его досье. Важно то, что он принадлежал к студенческому обществу каллиграфов.

Брезан вспомнил один из многочисленных брифингов, посвященных протестным группам.

– Твою налево. Трупные каллиграфы…

Трупная каллиграфия не одобрялась в приличном обществе, но сохранялась как практика на протяжении веков, несмотря на попытки гекзархата искоренить ее. Как объяснили отцы Брезану, когда он был ребенком, режим так и не смог смириться с постыдным фактом, что один из анданских гекзархов практиковал это искусство. Причем один из самых успешных и долгоживущих.

Брезан запросил у сети перевод граффити, которое он видел, полагаясь на ее интерполяцию, чтобы вычислить куски, которые сервитор уже стер. Вот тогда-то его и осенило.