Николай Андреев - Дорога в Лефер

Рагмар вглядывался в каждое дерево, которое оказывалось у них на пути. Он боялся, что здешние духи разозлятся, не дадут им дороги, закружат и отправят в путь по Великому Древу. А там он, может, и повидает своих предков. И особенно отца, своего великого и славного отца, который покрыл славой весь их род. Отца, у которого родился такой недостойный сын. Орк стиснул зубы: всякий раз мысль об этом позоре заставляло его сердце сжиматься от боли и исторгала вопль ярости. И потому приходилось стискивать клыки, только чтобы не огласить мир этим ревом: говорят, что орочий крик может разбудить все девять нижних миров да еще с пяток высших. А сейчас, в этом лесу, будить духов было бы самым последним делом.

Ветки бились о борта повозки, но колеса скрипели, лошади ржали, уставшие, наверное, даже мечтать позабывшие об овсе. Несколько раз телега подпрыгнула на кочках, и бока ящика больно уперлись в ребра Ричарду. Но Магус, кажется, не обратил на это совершенно никакого внимания. Он продолжал ловить тот ветер, что приносил шепот, ветер, шедший от Молчальника. И с каждым мгновением, которое приближало их к обратной стороне холмов, сомнения только росли в душе мага. Он оказался не в силах разгадать эту загадку, что только сильнее раздражало Ричарда. Все проблемы, история предыдущих дней поблекла, но в огне сомнений только сильнее разгоралась эта загадка.

Наконец, когда солнце уже вот-вот готово было скрыться за горизонтом, вдалеке они увидели тень. Большую тень, рвавшуюся к звездам. Молчальник, едва завидев ее, весь сжался. Ричарда вновь коснулся тот ветер, что нес в себе эхо далекого шепота. Неужели этой тайне суждено было остаться неразгаданной?

— Пойдем с нами, — помимо воли произнес Магус.

Он страстно желал раскрыть эту загадку!

— Нет, не просите, — всем телом задрожал отшельник.

Никто не видел его глаз. Никто, кроме орка, хорошо видевшего в темноте. Рагмар разглядел в этом взгляде невероятный, невыразимый ужас. Да! Он помнил это выражение! С таким отец его уходил!.. Отец!..

Великий шаман племени Агмар, что значит «Знающий духов», взволнованно клацал клыками. Так он делал всегда, когда предстояло тяжкое испытание. А вот сейчас он начал дергать большим пальцем правой руки левый верхний клык. Это значило высочайшую степень взволнованности, далее которой он никогда не забирался. Признаться, никто бы из племени и не пожелал бы того.

Костер в священном месте был собран. Хватило бы одной искры, чтобы запалить кучу из сушеной мяты, которой были накрыты ивовые прутики. Через мгновенье дым обволок бы шамана и его сына, Шаглока. Тому исполнилось четырнадцать зим, срок, когда проявляются способности говорящих с духами. Агмар в глубине души боялся, но ждал этого момента. Никому из шаманов племени, а тем более ни на что не годному ученику Гнаару, великий шаман не доверил бы провести ритуал. Да! Именно он увидит, сколь велика сила Шаглока. Да, да! Увидит!

Далеко-далеко завыл на луну волк. Духи дали знать, что пора приступать.

— Пора, — рыкнул Агмар, жестом приказывая сыну сидеть смирно.

Живой и пышущий силой Шаглок с трудом повиновался. Он столько времени ждал этого ритуала! А что, если придет сильный дух, и нужно будет защитить отца? Ведь никому, кроме Шаглока, это не под силу! А у него ноги затекут, и он не успеет подняться? Что тогда? Ведь дух!.. Дух!..

Но когда Агмар начал напевать древнюю песню призыва, ударяя по барабану в такт, Шаглок успокоился. Звуки голоса отца успокаивали, убаюкивая, и казалось, что ничего плохого не может произойти…

Слова Агмара вырвали Шаглока из забытья:

— Приветствуй его! Тебе оказана честь, сам Три Белки пришел к тебе, хранитель наших лесов! — голос великого шамана был торжественным и торжествующим. — Приветствуй! Поклонись ему!

Шаглок непонимающе принялся озираться по сторонам. Вокруг было так же пусто, как и прежде: только он, костер и Агмар.

— Но… кого, отец? — с надеждой на понимание обратился к Аглоку его сын, надежда и опора.

— Как? Не шути со мной, Шаглок, — багряные в отблесках пламени брови шамана поползли вверх. — Вот он, Три Белки, стоит пред тобой во всей силе!

— Я… никого… не вижу, отец… — слова эти выходили из горла Шаглока с великим трудом, со свистом, со всхлипываньем.

Он почувствовал, что подвел отца.

— Ты… не видишь… Не видишь… Ты… не шаман… — с неизбывной горечью в голосе произнес Агмар. — Не видящий духов… Мой сын… не видящий духов…

Великий шаман обратился к пустоте.

— Прости, что потревожил тебя, Три Белки… — и через мгновенье добавил: — Нет-нет, все в порядке… Такое бывает… Да… Бывает… Бывает… Бывают не видящие духов… бывают…

С той самой ночи Агмар замкнулся в себе. Он почти утратил интерес к жизни. В племени поговаривали, что он теперь постоянно общается с духами, обсуждая судьбу их народа. А еще — жалуется на своего сына Шаглока.

Гнаар же похихикивал себе в кулачок и приговаривал: «У Агмара сын Рагмар, у Агмара сын Рагмар… У Видящего духов сын, духов не видящий…».

Шли зимы. Людей становилось все больше, а зверя — все меньше. Духи разозлились на племя, и многие подозревали, кто стал тому причиной. Шаглок никогда, ни разу не почувствовал, что Агмар укоряет его. Нет, отец стал с той ночи еще заботливее. Он возился с ним, как с тяжело больным, но любимым родичем. По старым законам такого следовало бы оставить в густой чаще с каменным топором. И, наверное, многие согласились бы в этот раз исполнить закон, но кто посмел бы? Агмар, несмотря ни на что, пользовался уважением племени и всех соседей на многие переходы по всем окрестным ветвям Великого древа. Духи все так же послушно являлись на его зов, словно бы чувствуя пламя в шамановой душе. Он все чаще стал пропадать в лесу, взывая к старинным друзьям. Говорят, что из самого сердца леса раздавались слова на чужих языках, что раздавался на верхних или нижних ветвях Древа. И произносил их не только Агмар…

Но вот люди вконец обнаглели. Они принялись устраивать набеги на стоянки племени. Наглы, глупые людишки! Так кричали орки, в ярости бросаясь на захватчиков и разрывая им глотки топорами. Стрелы заслоняли солнце, кора деревьев окрашивалась алым, а все зверье на тьмы шагов окрест разбегалось. Даже онтоксы, владыки чащоб, прятались на самом дне своих нор, дрожа всем телом. Луна светом своим озаряла покрывшиеся трупами поляны. Люди отступали. Сперва орки праздновали каждую победу. Прошел полный оборот светила вокруг Древа — и победу встречали молчанием. Десятки, сотни трупов чужестранцев оставалось в чащобах — но меньше становилось и орков. Умирали самые храбрые, сильные. Тех же, кого не оставишь за спиной в охоте на онтокса, — оставалось все больше. Племя слабело.