Гарри Гаррисон - Фантастическая сага [сборник litres]

Ширли покачала головой:

– Нет. Все пошло наперекосяк с тех пор, как случилась эта беда с Солом.

Они шли, низко наклонив головы, чтобы спрятать лица от резких порывов ветра. Когда они сворачивали с Девятой авеню на Девятнадцатую улицу, Ширли столкнулась с какой-то женщиной, шедшей навстречу.

– Извините, – сказала Ширли. – Я вас не заметила…

– Вы же не слепая! – рявкнула женщина. – Ходите тут, людей с ног сбиваете. – Она посмотрела на Ширли и выпучила глаза. – Это ты?

– Я же извинилась, миссис Хеггерти. Я не нарочно. – Ширли хотела идти дальше, но женщина преградила ей дорогу.

– Я знала, что найду тебя, – победно произнесла миссис Хеггерти. – Я собираюсь подать на тебя в суд. Ты украла все деньги моего брата, а мне не оставила ничего, вообще ничего. Лишь счета, которые мне пришлось оплачивать, за воду и за все остальное. Они были такие большие, что мне пришлось продать всю мебель, чтобы их оплатить. Но я все еще остаюсь должна, и меня преследуют. Ты все оплатишь!

Ширли вспомнила, как Энди принимал душ, и, наверное, у нее на лице появилась улыбка, потому что Мэри Хеггерти завопила:

– Не насмехайся надо мной, я честная женщина! Твари вроде тебя не смеют улыбаться мне прямо в лицо. Весь мир знает, кто ты такая, ты…

Она замолчала, словно ее выключили, – миссис Майлс влепила ей здоровенную пощечину.

– Придержи свой мерзкий язык, девочка, – сказала миссис Майлс. – Никто не смеет говорить с моей подругой в таком тоне.

– Как вы смеете! – завопила сестра Майка.

– Я уже посмела… и ты схлопочешь еще, если будешь путаться у меня под ногами.

Увлекшись перепалкой, женщины на какое-то время совершенно забыли о Ширли. Они были примерно одного возраста и воспитания, хотя Мэри Хеггерти после замужества немного поднялась в общественной иерархии. Но выросла она на этих улицах и знала их законы. Нужно драться или отступать.

– Не лезь не в свое дело, – сказала она.

– Сейчас это станет моим делом, – сказала миссис Майлс, сжимая кулаки.

– Это не твое дело, – повторила сестра Майка и на всякий случай отступила на несколько шагов назад.

– Дуй отсюда! – крикнула миссис Майлс.

– Вы обо мне еще услышите! – пообещала Мэри Хеггерти, повернулась и с чувством собственного достоинства пошла прочь.

– Я очень сожалею, что вы ввязались в этот скандал, – сказала Ширли.

– Я сделала это с большим удовольствием, – ответила миссис Майлс. – Мне хотелось, чтобы она затеяла ссору, и уж тогда бы я с ней разделалась. Знаю я подобных дамочек.

– На самом деле я не должна ей никаких денег…

– Это не имеет значения. Было бы лучше, если бы были должны. Я получила бы удовольствие, приструнив ее как следует.

Миссис Майлс распрощалась с Ширли у ее дома и степенно пошла дальше. Внезапно почувствовав сильную усталость, Ширли с трудом дошла до квартиры и толкнула незапертую дверь.

– Ты скверно выглядишь, – сказал Сол. Он лежал, накрытый несколькими одеялами до самого подбородка. На голову была надета шерстяная шапочка. – И выключи, пожалуйста, ящик. Скоро я либо ослепну, либо оглохну.

Ширли положила сумку и выключила орущий телевизор.

– Становится холоднее, – сказала она. – Даже дома холодно. Я зажгу огонь и подогрею суп.

– Больше не могу есть эти дерьмовые мясные хлопья, – пожаловался Сол и состроил гримасу.

– Не говори так, – спокойно сказала Ширли. – Это настоящее мясо – именно то, что тебе нужно.

– То, что мне нужно, ты уже не можешь достать. Ты знаешь, что такое эти мясные хлопья? Я все про них узнал сегодня по телевизору. Я не очень интересуюсь этим вопросом, но я же не могу вырубить этот чертов ящик! Длинная программа о животных во Флориде. Должно быть, они там, в Майами-Бич, что-то слышали про животных. Они перестали осушать болота, а вместо этого занимаются черт-те чем. Улиткофермы – как тебе это нравится? Выращивают гигантских западноафриканских улиток – триста граммов мяса в каждой раковине. Вытаскивают, разрезают, обезвоживают, запаковывают и отправляют голодающим крестьянам сюда, на холодный север. Мясные хлопья. Что ты на это скажешь?

– Очень интересно, – сказала Ширли, размешивая бурые, похожие на щепки, кусочки мяса в кастрюльке. – Я один раз видела по телевизору кино, где ели этих улиток. По-моему, это было во Франции. Должно быть, они какие-то особенные.

– Для французов, возможно, но не для меня…

Тут у Сола начался жестокий приступ кашля, после которого он совсем ослаб и лежал на подушках, тяжело дыша.

– Может, хочешь попить воды? – спросила Ширли.

– Нет… все в порядке. – Его раздражение, похоже, исчезло вместе с кашлем. – Извини, что набросился на тебя, малышка, ты за мной ухаживаешь и все такое. Просто я не привык лежать пластом. Я всю жизнь сохранял отличную форму, регулярно занимался спортом, сам себя обслуживал, никогда никого ни о чем не просил. Но есть одна штука, которую не предотвратить. – Он мрачно посмотрел на свои одеяла. – Время идет походным маршем. Кости становятся хрупкими. Поскользнулся, упал – и вот уже в гипсе до самого подбородка.

– Суп готов…

– Не сейчас, я еще не проголодался. Может, включишь телевизор… Нет, оставь. Он мне надоел. В новостях сказали, что закон о чрезвычайном положении пройдет всего лишь через два месяца обсасывания его в конгрессе. Я этому не верю. Слишком много людей ничего об этом не знают или не беспокоятся, а потому на конгресс не оказывают настоящего нажима в этом отношении. У нас по-прежнему есть женщины с десятью детьми, умирающими от голода, которые считают грехом иметь детей меньше. Полагаю, в этом мы можем винить главным образом католиков: они все еще не верят, что контроль над рождаемостью – праведное дело.

– Сол, пожалуйста, не нападай на католиков. У моей матери в семье…

– Я не против кого бы то ни было, и я очень люблю семью твоей матери. И я не против пуритан, когда говорю, что эти задницы поджаривали на кострах старушек за то, что те якобы были ведьмами. Это история. Твоя церковь поставила рекорд в борьбе против контроля над рождаемостью со стороны общественности. Это тоже история. Результаты, свидетельствующие, что они не правы, – за окном. Они навязали остальным свои убеждения, и теперь мы все гнием в одной канаве.

– На самом деле плохо совсем не это. Церковь не выступает против идеи контроля над рождаемостью. Она против способов, которыми он осуществляется. Она всегда одобряла метод ритмов…

– Он недостаточно хорош. Как и пилюли, он не для всех. А когда они собираются дать добро спирали? Это единственное, что действительно работает. А знаешь, когда она появилась – самое простое средство для любой дуры, безопасное и безвредное? В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, когда светлые головы в Университете Джона Хопкинса все исследовали, включая побочные эффекты, вот когда. Уже тридцать пять лет у них есть этот маленький кусочек пластмассы, который стоит от силы пару центов. Он вводится внутрь и остается там годами, он не препятствует процессам жизнедеятельности, не выпадает, в сущности, женщина даже не чувствует его, но, пока он есть, она не может забеременеть. Вынь его – и она вновь сможет иметь детей, ничего не меняется. И самое забавное, что никто до сих пор не знает, как она действует. Это чудо. Возможно, нужно писать с заглавной буквы: Чудо. И церковь могла бы ее признать и сказать, что воля Божья на то, будет она действовать или нет.