Рост Толбери - Неживой [СИ]

— Зи… Зи… Зигой? — прошептала она, опустив оружие.

У небольшого очага в центре сидел лидер таёжных охотников. Бледный и лишённый былой жизни и спеси, он даже не поднял на неё голову, лишь спокойно смотрел на огонь и едва дышал.

— Живой… — пробормотала Зильда, захлопнула за собой полог, кинула саблю к огню, с трудом справилась с перчатками и уставилась на свои руки.

Плохо дело.

Закрыла глаза на мгновенье, собралась, выдохнула, увидела раскиданные поленья по всему полу, схватила пару, кинула в огонь, присела рядом, справилась с сапогами и потянулась всем, чем могла ближе к огню. Зигой даже не поднял на неё глаза.

Через минуты две она заскулила, а ещё через минуту тихо завыла от боли. Ладони и пальцы медленно меняли свой цвет, с нездоровой белизны до цвета ранней зари.

— Ты ранен, камыс вонючий? — стискивая ходящие ходуном зубы, прошипела Зильда.

Кольчуга на охотнике была продрана, из поддоспешника оголилась набивка, его лицо было в ссадинах, но открытых и кровоточащих ран не было видно.

— Чего молчишь, волк? Отвечай мне!

Зильда попыталась схватить полено и запустить в Зигоя, но от движенья её руку словно ударили хлыстом, она сложилась до земли и прижала её к груди.

— Выпить-то у тебя есть? — прохрипела Зильда, когда боль стиха. — Знаю, что есть. Падкие вы на эту дрянь. Где? Отвечай, собака…

Зильда прищурила глаза, оглядывая молчавшего камыса, и заметила, что щёки его впали, а волосы и усы посерели. Так люди выглядели в последние дни, когда их забирала чума.

— Тоже плох ты, посмотрю. Нам обоим досталось, — Зильда всё равно решила говорить с ним. Хоть как-то, но это отвлекало от боли. — Не спешил, зверолов. А мы спешили. Бежали по лесам и улюлюкали, как племя троглодитов. Уже делили золото князя. Чёрт бы его подрал. Пришли к деревне уже затемно. Еды взяли в домах и погребах, и горилку нашли, закопанную. Ха-хах, нам не впервой так у селян искать, всё углы знаем куда прячут, везде всё одинаково. Приняли для храбрости, поразнесли всё, что увидели, но ни зверюгу, ни добычи добротной не нашли. Темно стало, хоть глаза выколи. Заночевать решили, хоть немного зенки сомкнуть с дороги, а по первой заре пошли бы зверюгу на части кроить. В старом амбаре всё схоронились, на соломе-то сподобнее спать, дверь на всякий Забоем подпёрли, вдруг какое лихо заглянет, ещё немного приняли, и на боковую. Часа два поспали… А потом завыло оно. Стоит вдалеке где-то и воет. У-у-у, у-у-у. Не как волк, ой нет, Зигой… а как чёрт, у которого лапу твоим капканом прижало, да ещё и затосковал по Пеклу своему, бедняга. Никогда такой тоски не слышала. Какой тут сон. Кровь в жилах стынет. Мои трухатить стали понемногу. Непривычно им было с силой нечистой дело иметь. Хотя, как мне думается, мы в одних котлах по соседству вариться будем. И потом, вместе с тем же чёртом, в походы на земь ходить и крестьян изводить по ночам… Как могла своих собирала в кучу, но знаешь… они как зелёные совсем стали, что огня и меча никогда не видели. Жались ко мне как дети. А я что? Мне-то не к кому жаться.

Зильда вздохнула, покачала головой и снова посмотрела на камыса. Огоньки от потрёскивающего кострища отражались у него в зрачках, он не моргал совсем. Зильда притянула к себе одну из шкур, разбросанных по полу, подстелила под зад, чтоб стало теплее, а другую накинула себе на плечи. И продолжила:

— Тихоня масла достал. Из веток, соломы, тряпок и досок по быстрому накрутили факелов, приняли для храбрости, подожгли, да вышли толпой из амбара. Пошли искать дрянь эту по округе. И нашли. У погоста деревенского, ну кто бы мог подумать, ха, где ж чёрту-то ещё ошиваться. Ух, и страшный выблядак. Мелкий, чёрный весь, как будто из жопы вылез, хлебальника считай нет, дырки проковыряли под глаза и рот, да успокоились. Руки-ноги как у нас, волос нет, тебе бы не понравился, не твоих кровей, хоть и страшный, ха-ха-хах. Стоит, значит, упёр одну ногу в камень, раскорячился, яки бард важный или кот мартовский, и орёт дурниной на Луну, на нас внимания не обращает. Забой с ним долго ворковать не стал. Хмыкнул, мать его припомнил, подошёл к нему, да дубину на висок опустил с размаху. Ну и как обычно бывает, хрустнула головушка и на бок упала безвольно на коже болтаться. Только вот не умерло оно, как обычно бывает. Захрипело, да зенками заморгало на Забоя. Удивилось что ли? Чего ж с таким рылом-то дубине удивляться? Вот и встретились, как говорится… Забой неладное сообразил, копьё сразу перехватил у Тихони и для верности грудину бесу этому пробил насквозь… Оно и не почуяло, что у него в груди дырень и древко торчит. Тихоня тут же факелом в него ткнул, да маслом облил. Как обычно сообразил, подлец мелкий, как гадину извести. Пока горело оно, ещё пуще выло. Я уж напряглась, что и огонь ему до шишки, но он затихло и упало. Как догорело — ничего от него и не осталось. Грязь какая-то слипшаяся, дерьмистая, да то ли кости, то ли ветки. Мы ажно расстроились всё. Князю то показать нечего, никакой туши али башки на стену не завешать. Ну… так тебе скажу. Не первый раз у нас такой казус случается. Мы обычно с огоньком работу делаем, и огонёк этот бывало пожаром оборачивался.

Зильда зевнула. Руки, ноги, бедра, плечи и кожа головы её теперь словно кипятились на медленном огне, но это было уже не так больно, как в первые часы, когда она замерзала и в первые минуты, когда отогревалась. От тепла ей захотелось спать, и она снова поняла, что устала. Не просто устала, а устала так, что сама жизнь вот-вот выпадет из её нутра, и что в это нутро уже забираются холодные могильные пальцы вечной Нави.

Но Зильда ещё не решила, будет ли она спать. Может быть, сон даст ей сил уйти отсюда. А может, пока она спит эта тварь заберёт её. Как забрала остальных…

Зильда разворошила шкуры и сундуки, нашла перчатки с мехом, сапоги и одеяло, кучу бесполезных теперь золотых и серебряных украшений и дурнопахнущую камыскую походную жратву. В досаде она пнула один из сундуков, он опрокинулся, одежда из него сползла наружу и из рукава меховой куртки со звоном выкатилась бутылка с бледной жидкостью.

— Ну я и ду-у-ра, — протянула Зильда и рассмеялась. — Конечно же, ты её закрысил подальше, чтоб твои грязнули не выпили. Живём теперь!

Морщась от боли, Зильда отвернула зубами пробку, выхаркнула её в стенку шатра, достала из сундука роскошный платок, аккуратно облила его горилкой и, поскуливая, протёрла руки и ноги.

— Ух, и хорошо пошла! — прошептала она, сделав два больших глотка, и стиснула зубы, сдерживая рвотный позыв.

Стало теплее и веселее. Она вмиг захмелела. Побоявшись сломать зубы об окаменевшую на вид лепёшку, она куснула нечто продолговатое и причудливое, пожевала и выплюнула.

— Члён чёрта болотного и тот, наверное, вкуснее будет, — озвучила она, скривилась и повернулась к Зигою. — Как вы живете, тандыры вонючие, на таких харчах? Умереть же лучше! Женой меня звал к себе ещё… Эх ты, оглобля!