Дикон Шерола - Союзник

— Заткни пасть! — рявкнул на него Макс.

В ответ Эрик криво ухмыльнулся, но все же умолк. Тогда Дмитрий поднялся с места и первым направился прочь из кабинета. Альберт, то и дело подозрительно оглядываясь на Фостера, последовал за ним. Затем Макс и Тимур вывели уже самого наемника.

— Может, кто-то все же снимет с меня эти браслетики? — поинтересовался Эрик, нарочно позвенев цепью.

— Пойдете в них, пока не доберемся до места, — откликнулся Лесков.

— А ваши дрессированные медведи так и будут всю дорогу меня обнимать?

— Тебе сказано, завали хлебало! — теперь уже не выдержал Тимур.

«Хлебало»? — озадаченно подумал Фостер. Мозг снова уцепился за странную фразу. Наемник не понял, каким образом словосочетание, связанное с выпечкой и завалами может означать «молчание», но, наверное, когда ешь, рот действительно завален пищей, и говорить сложно. Впрочем, задумываться над этим дольше минуты, Эрик не смог. Хотя со стороны могло показаться, что ему совершенно наплевать на то, куда его тащат, на деле Фостер был напуган. Чертовски напуган. Этих тварей на станции могло оказаться куда больше, чем предполагал Лесков. Вряд ли у «шепчущего» хватит сил удержать их всех. Что там собирается делать Вайнштейн — еще большая загадка. Впрочем, если он просто там сдохнет, Эрик только порадуется.

«Было бы забавно понаблюдать за тем, как дзями отгрызут его патлатую башку», — зло подумал Фостер.

Наконец их группа добралась до связного тоннеля номер шесть. Отсюда они могли без труда попасть на станцию. Однако дверь приоткроется и выпустит их наружу только в том случае, если поблизости не будет ни одного «костяного».

— Лесков, всё же подумай: я и Макс можем пойти с тобой, — сказал Тимур, обратившись к Дмитрию.

Но тот лишь молча отрицательно покачал головой.

— А что сказать Бехтереву и Суворову, когда они проснутся?

— Скажи, что меня вызвали на Владимирскую. Зачем — не знаешь. Тебе не докладывали.

— А Лёхе что сказать?

— То же самое.

— Вы там осторожнее будьте. Если что, бросайте этого урода, и возвращайтесь вдвоем, — с этими словами Макс покосился на Эрика.

— Какой добрый русский человек, — протянул Фостер. — Свет его души так и ослепляет.

— Как бы тебя мой кулак не ослепил! — прорычал Макс.

Дмитрий в который раз велел обоим угомониться, после чего дверь, ведущая в тоннель наконец отворилась. Под потолком вспыхнули слабые желтые лампочки, и Лесков кивком головы указал Фостеру идти первым.

— А, то есть, если что-то случится, я узнаю об этом первым, — Эрик нервно усмехнулся. — Или вы настолько меня боитесь, что хотите держать меня на виду?

— Вперед, — приказал ему Дмитрий, и парень первым шагнул в тоннель. Здесь было заметно прохладнее, отчего по его коже побежали мурашки. Альберт и Дима направились следом за ним.

— Не бережете вы, русские, электричество, — заметил Фостер, когда дверь за ними закрылась. — Мы все трое прекрасно видим в темноте, зачем для нас свет зажигать?

На его вопрос никто не ответил даже тогда, когда Эрик обернулся и посмотрел на своих спутников. Оба выглядели мрачными и встревоженными. Болтливость Фостера их только раздражала. Дмитрий уже подумал о том, чтобы внушить ему заткнуться, как Эрик вновь спросил:

— Они не знают, что вы — «полукровки», да? Умно. Я бы тоже предпочел молчать до последнего.

— Вот и молчи, — наконец не выдержал Альберт.

— Когда я нервничаю, мне проще разговаривать. Это отвлекает.

— Неужто легендарный Призрак может нервничать? — язвительно поинтересовался врач.

— Легендарный — это не значит «идиот». Разумеется, мне страшно так же, как и вам. Ты — «энергетик», так что должен это чувствовать.

— Больше мне делать нечего, как прислушиваться к твоим эмоциям…

— А чем еще занимаются «энергетики»? Только прислушиваются к чужим эмоциям и ищут предметы. Ах да, еще ноют. Самая ноющая разновидность полукровок. Я бы даже переименовал их в «нытиков». Вечно они что-то чувствуют, вечно у них там что-то трепещет… Вся боль мира, все страдания, весь тлен кружится вокруг них, как мухи вокруг помойки. Лесков, как вы с ним еще не повесились?

— Дим, я люблю всех божьих тварей, но эту нужно непременно прибить, — сквозь зубы процедил Альберт.

— Фостер, еще слово, и вы до конца этого тоннеля будете считать себя улиткой! — не выдержал Лесков.

Казалось, эти слова все же произвели нужный эффект. То ли Эрик не захотел еще больше раздражать своего нового начальника, то ли побоялся, что ему действительно придется всю эту дорогу ползти по холодному полу, но он все же умолк.

Фостер заговорил снова лишь тогда, когда они наконец добрались до конца тоннеля, и перед ними возникла тяжелая металлическая дверь с сенсорной панелью. И в этот миг голос наемника прозвучал без тени иронии, а взгляд сделался острым, словно игла.

— Если всё пройдет гладко, я управлюсь за пятнадцать минут, — произнес он.

— Значит, и мы должны, — еле слышно отозвался Лесков.

Затем Дмитрий приблизился к Фостеру и снял с него наручники. Ощущение было таким, словно он высвободил из капкана дикого зверя, и теперь этот самый зверь мог наброситься на него в любую секунду. Однако, к его удивлению, Эрик не сделал ни одного резкого движения, даже не пошевелился. Он чувствовал на себе настороженный взгляд Альберта, но сейчас наемник не собирался на них нападать. Сейчас ему нужно было завоевать доверие Барона, и он знал, как это сделать.

Раздался тихий щелчок, и огромная стальная дверь толщиной в шесть дюймов медленно начала отворяться. Едва различимое пение механизма всколыхнуло тишину, проникая под кожу и заставляя сердца троих полукровок забиться быстрее. Пахнуло теплом, на фоне которого сырая прохлада тоннеля показалась особенно ощутимой. А затем желтый свет влился в яркое освещение заброшенной станции.

Адмиралтейская словно протягивала им навстречу руки, желая обнять своих вернувшихся детей. Вот только ее прежде красивое лицо теперь было изуродовано и перепачкано кровью, а к теплому дыханию примешивалось зловоние разложения. Лесков первым не выдержал и прижал ладонь к губам, чувствуя, что его начинает тошнить.

— Что, Барон, не нравится, как благоухает прекрасный новый мир? — услышал он тихий насмешливый голос Фостера. — Теперь так пахнет повсюду.

— Делай то, что тебе сказано, — еле слышно отозвался Лесков, а затем обернулся на Альберта. Тот, бледный, как полотно, прижался к стене и изо всех сил пытался абстрагироваться от энергетики мертвой станции. Она обрушилась на него, пронзая насквозь каждую клеточку его тела, и Вайнштейн с трудом сдерживался, чтобы не броситься прочь. Он разом ощутил всю боль, которую испытывали жертвы «костяных», весь их страх, всё отчаяние брошенных здесь на погибель.