Роман Романович - Злоба

Кто-то настойчиво хотел меня разбудить. Иначе как объяснить, что сначала меня пару раз хлестнули по лицу, а потом, когда это не помогло, окатили холодной водой. Я бы дернулся от надругательства, но тело предало и отказалось шевелиться.

Открыв глаза и оглядевшись, увидел ту самую фигуру, что пристрелила меня. Или почти пристрелила? Вроде я живой или это и есть мифическая загробная жизнь? Если так, то она не отличается от жизни.

Здесь нашлись светильники, пусть и стандартно плохо освещающие, но их хватало, чтобы разглядеть детали. Фигурой оказалась старуха. Я не сразу смог это осознать, слишком уж несуразный образ. Да и не видел я больше в городе стариков, а в Эдеме они выглядели совсем иначе.

Невысокая, от силы метра полтора, ещё и сгорбленная, абсолютно лысая, с татуировкой змеи на черепе, что едва угадывалась на сморщенной коже... Но это всё мелочи на фоне двух... двух... я не мог подобрать слова, чтобы описать увиденное. У старухи отсутствовали глаза. Вместо них — две старые раны, давно зажившие. Такая кожа бывает на месте ранений, когда те заживут: грубая и рубцовая.

Зрелище настолько сюрреалистическое, что я не сразу поверил в то, что вижу. Старуха? Слепая? В катакомбах города? В тот момент я слабо осознавал всю степень несуразности, лишь чувствовал, что увиденная картина чрезмерно странная и невозможная.

— Ты кто такой будешь? — прохрипела она.

Не то, чтобы я специалист, но так хрипят те, кто давно забыл, как говорить.

— Эрик меня зовут. А вы...? — вопрос прозвучал раньше, чем я задумался, безопасно ли его задавать.

Моя безопасность угрожающе ненадежна, учитывая, что старуха держит в руках что-то до боли напоминающее оружие. Из которого она меня и подстрелила. Я бы проверил рану, ощупал себя, но... Руки отказывались слушаться. Единственное, что мне доступно — испуганно вращать глазами.

— Вы? — сморщилась она.

Я сказал что-то не так? Ах да, в этом городе не принято вежливое обращение к старшим. А надо ли быть вежливым с тем, кто стрелял в тебя? — мелькнула здравая мысль, но запоздало.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Подстрелила ребенка... — покачала она головой, — Из какой ты шайки?

— Я... Не знаю, как она называется. Я в городе десять дней, недавно устроился... на работу.

Язык с трудом смог назвать уборку дерьма работой.

— Странно... — старуха наклонила голову, словно задумавшись или к чему-то прислушиваясь. — Что здесь делал? Отвечай честно, — оружие сместилось, смотря мне точно в голову.

— Трубу прорвало. Расчищали с отрядом... дерьмо. Один из рабов злости напугал меня и я упал в поток. Очнулся недалеко отсюда, полз обратно, пока... Не встретил вас.

— Звучит так глупо, что похоже на правду.

— Это и есть правда. Вы знаете, как мне выбраться?

— Знаю. — ответила она, подумав.

— Подскажите?

— Зачем мне это?

Её удивление выглядело до ужаса зловеще. Почему-то мне показалось, что слепая старуха в толще скал не может быть нормальной. Сумасшедшая, а значит опасная. В любом случае, я не знал, что ответить на её вопрос.

Так и молчали вдвоем. Пока я не позволил себе глянуть по сторонам, чтобы понять, где нахожусь. А по всему выходило, что меня оттащили в другое место. Здесь тише, не так сильно воняет. Место походило на комнату, если так можно сказать про помещение с ровными стенами, где виднелось лишь проход куда-то вниз и одна дверь.

— Зачем-то же вы сюда притащили меня, хотя могли бросить или добить, — сказал я медленно, сам не веря в предположение, что старуха добра.

— И что? — ответила она равнодушно.

Тут я вспомнил, как мне помог старший. У всего есть цена, у любой помощи. Поэтому мой следующий ответ был логичен и закономерен.

— Я отработаю. Помоги мне прийти в себя, выздороветь и встать на ноги. В ответ я отработаю на вас столько, сколько скажете.

Повисла тишина. Мои слова строились на двух предположениях. Первое: что у всего есть цена, у помощи тоже. Второе: то, что слепая старуха, блуждающая во тьме, в этой помощи нуждается.

— Доверие, — наконец выдала она, спустя очередную вечность, когда я почти снова потерял сознание, стремительно теряя остатки сил, — Как ты можешь убедить, что я могу тебе доверять?

— Никак, — ответил я правду, — Если бы я хотел обмануть, то мог бы соврать, что мне можно доверять.

Ничего лучше, чем говорить прямо и откровенно я в тот момент не придумал. Да и как иначе, если меня всю жизнь воспитывали быть честным. Честность и открытость часть моей личности, которая вылезла, растолкав всю обретенную в бегах шелуху, стоило мне ослабнуть.

Когда я почти отрубился, старуха дала ответ. Едва слышно, так, что я не смог понять, показалось или она действительно это произнесла.

— Хорошо. Я дам тебе шанс.

***

В следующий раз я очнулся перевязанным и обтертым. Но потребовалось время, чтобы осмыслить это. Мысли продолжили ворочаться с трудом. Да и тело плохо слушалось. Поэтому я, когда открыл глаза, убедился, что живой и нахожусь вроде как в безопасности, на каком-то древнем матрасе. Не старом, а именно древнем, судя по тому, насколько плохо он выглядел. После этих открытий я всё же ощупал себя и проверил раны. Их кто-то перевязал, перед этим обмыв меня. Кое-где гряз ещё оставалась, да и запах от меня шёл так себе, но в местах ранений нашлась чистая кожа. А ещё с меня содрали защитный костюм и накинули сверху простыню, тоже древнюю. Нашел я себя, кстати, в том же самом месте, что и до этого. Гладкие стены, пол и потолок, проход ведущий неизвестно куда и дверь, сейчас закрытая.

«Готовность к инициации 79%»

Глаза по привычке изучили надпись и я удивился, как далеко продвинулся. Но мне это сейчас не помогало. Просто один приятный факт, что меркнул на фоне того, как я себя чувствовал и ЧТО я чувствовал.

Не будучи практиком, мне хватило ума и понимания, чтобы диагностировать... кхм... плачевность своего состояния. Эмоции притупились, но в этом виновата усталость и истощенность, а не их отсутствие. Я чувствовал мертвецкую апатию и обреченность, чувствовал страх за будущее и ужас от того, в какую ситуацию попал. Ещё ощущал жгучии угли ненависти к Рику и судьбе за то, что так обошлись со мной.

На закуску нащупал ощущение, что начал растворяться. Вспоминать свою жизнь было тяжело. Задумываться о будущем и строить планы — ещё тяжелее. Я не находил смысла бороться дальше. Если уж сама судьба так ополчилась против меня, то зачем? Проще сдаться, закрыть глаза и умереть.

От меня осталось совсем немного, крупицы, которые ещё подавали робкий голос, что надо попробовать выжить. Именно в этот момент, когда я пытался сосредоточиться на крупицах остатков себя же, дверь скрипнула и открылась.