Аластер Рейнольдс - Медленные пули [сборник litres]

Возможно, я бы продолжал его править, если бы не конвент «Новакон», состоявшийся в ноябре 2005 года неподалеку от Бирмингема. Он всегда проводится в это время. По традиции гости представляют на конвенте новый рассказ, который печатается и раздается в качестве сувенира. У меня было полно времени, чтобы написать новый рассказ, но все попытки сделать это оканчивались ничем. Шли месяцы. Я женился. Рассказа для «Новакона» по-прежнему не было. Мы собирались в свадебное путешествие, и я пообещал комитету «Новакона», что по возвращении представлю им рассказ. Отчаявшись, я вернулся к рассказу «В начале», который уже получил название «Понимание пространства и времени». В ожидании свадебного путешествия я отчаянно пытался закончить рассказ. Я разобрал его на части и собрал заново. И все же он не был готов. Мы отправились в Малайзию втроем – я, моя жена и мой ноутбук.

Удивительно, но жена простила меня. И хотя я не провел весь медовый месяц за ноутбуком, я вернулся с более или менее готовым рассказом. Справившись с джетлагом, я за пару дней довел текст до приличного вида и отправил комитету «Новакона». Рассказ был напечатан в виде брошюры с замечательной цветной иллюстрацией космического художника Дэвида Харди. Кстати, хочу поблагодарить своего коллегу Нила Уильямсона за то, что я не ошибся с маркой рояля. Наш разговор (под хмельком, в кулуарах конвента) звучал примерно так:

– Нил, ты не в курсе, кого можно спросить о роялях?

– А что именно тебя интересует, Ал?

– Да просто хотел узнать, на каком рояле стал бы играть Элтон Джон.

– А, это я знаю. Рояль «Бёзендорфер».

– Спасибо, Нил.

Пауза.

– Э-э-э… а откуда ты это знаешь?

– Я сам играю на рояле. В группе. И мы делаем каверы на Элтона Джона.

– Э-э-э… ясно. Хорошо, что я спросил.

Так что в следующий раз, когда вам понадобится узнать что-то неочевидное, попробуйте спросить научного фантаста. Он может вас удивить.

Я вышел из «Дрома» в три утра. В голове крутился бельгийский хаус. Я не замечал, что меня преследуют. В такой час легко обмануться. Наша нервная система хочет отключиться и отправить нас в глубокий сон. Если мы бодрствуем, то совершаем глупейшие ошибки, полагая, что на рассвете даже не вспомним, что натворили. Иногда в мыслительный процесс вмешиваются еще и таблетки.

Я выпил больше обычного, но почти всю ночь воздерживался от наркоты. Потом появилась она – девушка в футболке «Булевард Ситизенз», шотландской белой соул-группы, – и предложила экстази из поясной сумки. У меня и без того кружилась голова, и я долго колебался, но в конце концов сдался. Мы заключили сделку в стробоскопическом вихре потных тусовщиков и пронзительных ритмов.

– Через несколько часов я вырублюсь, – сказал я, суя таблетки в карман.

– Делов-то, – ответила девушка. – Я обычно беру отгул. Звоню пораньше на работу, выдумываю что-нибудь и отправляюсь храпеть дальше.

– Для этого нужен исправный телефон, – заметил я. – К слову, я телефонный мастер. Работаю в «Бритиш телеком». Так что скажи мне спасибо, когда в следующий раз будешь брать отгул. А я подслушаю тебя из своей норы.

На плечо легла рука. Мой приятель с работы. Расплескивая во все стороны «Гролш», он пьяным голосом, невпопад напевал «Wichita Lineman».

Я скривился:

– Ты, скорее, едешь в Уитли-Бэй и в тумане ищешь очередную разгромленную вандалами телефонную будку.

«Булевард Ситизенз» смерила нас неоднозначным взглядом и скрылась на танцполе. Диджей завел новый трек, на каждый сумбурный такт которого можно было смело ставить печать «Дж. Б.»

Я заглотил таблетку и начал двигаться в такт музыке. Вдруг я вспомнил, о чем хотел рассказать другу.

– Эй! – хрипло выпалил я, пытаясь перекричать шум. – Мне тут сказали, что у Джеймса Брауна двое специальных помощников, которые выискивают в записях других артистов его семплы, чтобы потом отсуживать деньги!

– Двое? – Он со смехом потряс кулаком над головой. – Охренеть! Двое помощников! Охренеть!

– Я подумал, что это много говорит о нынешней ситуации с семплами. Насколько они распространены, – объяснил я, чувствуя, что мой голос к утру заметно подсел, а сам я достиг той степени опьянения, когда чувство юмора напрочь отшибает. – Ты послушай… эта тема, что сейчас звучит, наверняка целиком склеена из чужих фрагментов.

– Отражает эпоху девяностых, – развел он руками. – Очень зеленый подход. Сейчас модно все перерабатывать. Машины, бумагу, бутылки… почему музыку нельзя?

Я ненадолго завис, а когда очнулся, мой приятель уже поглядывал на часы:

– Кажется, пора расходиться. Прости, дружище, но дальше нам не по пути.

– Пройдусь пешком, – пожал я плечами. Экстази делал меня дружелюбным.

В любом случае я собирался остаться еще на несколько треков. Зачем уходить, когда только начал чувствовать ритм? Танцпол заволокло розовым дымом, с потолка били синие прожекторы – моя стихия. Заиграл один из моих любимых треков, один из тех мимолетных клубных хитов, которые сперва становятся культовыми, затем считаются классикой, затем их дербанят на семплы, перестают ставить из-за заезженности и в конце концов вспоминают как пережиток поп-культуры конца двадцатого века, – и все это за пару месяцев. Текст был с заявкой на злободневность: «Смерть бродит по клубам». Думаете, безвкусица? В одном фрагменте даже поется о том, как кому-то фиксируют поднятые веки степлером.

В три часа я решил, что пора валить, если утром я не хочу проспать работу. Чтобы забрать пальто, пришлось заново вломиться в толпу и протолкаться, пританцовывая, сквозь пропитанный духами туман к неоновой вывеске гардероба на противоположной стороне танцпола. На полпути я заметил в тумане красный луч лазерного прицела. Кто-то плохо различимый, окруженный танцующими фигурами целился в меня. Его лицо скрывали тень и солнцезащитные очки, на голове были наушники вроде пилотских, с прикрепленным спереди микрофоном.

Каких только чудаков не встретишь! Почему нельзя оттягиваться, никого при этом не доставая? Пора валить, это уж точно.

Очередь в гардероб была короткой: почти все собирались танцевать еще час-другой. Снаружи я встретил нескольких знакомых, которые тусовались в круглосуточной кебабной. Стоянка такси была по пути, и я решил прогуляться с ними по замусоренным улицам, пиная коробки от бургеров, смятые пивные банки и обрывки билетов. Некоторые отвязные гуляки еще слонялись вокруг в поисках открытых заведений; у старого, похожего на эдвардианскую летающую тарелку туалета на Бигг-Маркет крутились бомжи; вдоль тротуаров медленно плелись редкие полицейские машины, красные фонари которых отражались в лужицах мочи. Над нашими головами в зимнем небе хищно кружил вертолет, высматривая краденые тачки, которые наутро могли оказаться в витринах магазинов. Никто из нас благоразумно не приехал на машине. У стоянки такси мы разделились: мои друзья отправились в Байкер, по домам, я – в свою квартиру в Фенхэме. По правде говоря, до нее было рукой подать. Но дело вовсе не в расстоянии.