Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

– Теперь входи, – сказал он.

Тут могло быть два варианта. Мальчик мог остаться неподвижным, подвешенным во времени, а мог просто подплыть к крейсеру и войти в люк. Джонини надеялся на второй. Это коррелировало бы со странным мерцанием, что он видел в стазисе на обломках «Сигмы-9». Так можно было бы хоть попытаться понять нечеловеческую природу мальчика, а его существование вне времени как-то узаконило бы его независимость от характеристик пространства.

Джонини ожидал одного из двух вариантов, они не осуществились. Вместо этого все взорвалось.

Лиловый свет волной прокатился по обнаженным балкам. Гравитация на крейсере словно взбесилась: Джонини делался то легче, то тяжелей, всякий раз испытывая приступ мерзкой тошноты. Мальчик вспыхнул роем зеленых искр, рой метнулся к люку, но в люк не попал.

Каждый динамик хронолета застонал на своей частоте. Джонини, спотыкаясь, рванулся к пульту, но что-то случилось с глазами: комната раздвоилась, учетверилась, увосьмерилась, и рука, протянутая к рычажку, чтобы перевести крейсер в нормальное время, замерла среди бесконечных возможностей. Потом что-то свихнулось в голове.

Он падал, одновременно описывая круги на орбитах гигантских пульсирующих солнц собственных мыслей. Белый свет впереди был так прекрасен, что хотелось заплакать. Джонини отвернулся от него и увидел свет настолько ослепительный и холодно-зеленый, что его разобрал неудержимый хохот. Соскользнув к зеленому, попал в облако грустного жара. Потом он оказался в каком-то коридоре, а навстречу ему катилась голова – мужская, черноволосая, с зелеными глазами и высокими скулами. Голова накатилась на него, он хотел оттолкнуть ее, но рука все тянулась и тянулась в пустоте целые километры, пока не коснулась рычажка.

Теперь он стоял у пульта управления. Его слегка мутило, но он был цел и невредим. Джонини повалился в кресло-гамак и обернулся ко входу как раз в ту секунду, когда мальчик переступил порог.

– Что это было? – спросил Джонини.

– Ты меня позвал, но я не…

– Ты не – что?

– Я тебя не слышал. Поэтому мой… отец? Да, наверное, отец (у вас нет таких слов). Отец передал мне, что ты зовешь.

– Отец?

– Ну… не отец, а Разрушитель.

– Кто это – Разрушитель?

– Разрушитель – это… это откуда я появился.

– Но когда я тебя спросил, ты сказал, что ты с «Сигмы-девять».

– Так и есть. Мой отец – на «Сигме».

– Где именно на «Сигме»?

Мальчик непонимающе нахмурился:

– Везде.

Джонини закрыл шлюз:

– Я лечу на «Бету-два». Может, там что-нибудь найду.

Он постарался сбросить оцепенение, в которое поверг его последний странный случай, отцепил крейсер от балок и направил его к пролому в корпусе «Сигмы-9».

Иридиевый компьютер, старательно гудевший все это время, вдруг замигал лампочкой: задание выполнено. Джонини открыл контейнер с пленкой и пальцами считал результат. Машина сумела вычислить лишь то, что удар по «Сигме» был нанесен снаружи. То есть некая сила сорвала с корабля кусок корпуса, словно кожицу с апельсина.

– Останови, – сказал мальчик. Они были на полпути между кораблями.

– Что?

– Останови хронолет.

– Зачем?

– Увидишь. Останови.

Джонини пустил судно по спирали, постепенно снижая скорость.

– Теперь переведи в стазис.

Джонини насторожился, но сделал, как сказал мальчик. Ничего не произошло.

– Теперь посмотри на «Сигму», и увидишь моего отца.

Озадаченный Джонини снова навел объектив на останки корабля. Как и в прошлый раз, презирая законы времени, там растекалось зеленое мерцание.

– Видишь, мерцает? Вот это оно и есть.

– Что – оно?

– Разрушитель.

«Бета-2» молчала. Шлюз открылся сам, без переговоров с механо. В переходах корабля был воздух, но не было притяжения.

– Мне нужны корабельные документы, – сказал Джонини, двигаясь треугольным коридором.

– Это сюда, – ответил мальчик.

Они вошли в комнату, по-видимому служившую библиотекой.

– Остатки записей – вот здесь. – Мальчик указал на целую стену книг за стеклянными дверцами шкафов.

На полках теснились черные тома: бортовые журналы за все время странствия. Джонини взял один, потом второй. Замелькали отчеты с Рынка, статистика производства пищевых продуктов. Он понятия не имел, с какой стороны к этому подступить, но мальчик поискал в шкафу и протянул еще журнал:

– Возьми, это мамин.

Прежде чем мелькнувшая мысль пустила корни в сознании, журнал открылся словно сам собой, и Джонини прочел: «Бортовой журнал Города „Бета-2“, собственность капитана Лилы RT-875».

– Твоей мамы? – Джонини вспомнил свою трактовку строк: « … под руками зеленым взглядом сияет дитя» .

Мальчик кивнул:

– Перелистай туда, где напали на первый корабль.

Он протянул руку поверх плеча Джонини и перелистнул сам. Это было уже ближе к концу:

«Сегодня пришел рапорт: мы покинули море и вошли в негустые пески. В первые полчаса показатель был выше тридцати, и со мной опять случился непонятный панический столбняк. В последнее время он повторяется все чаще из-за этого бреда с Одноглазыми. Потом показатель упал до трех и последние несколько часов не менялся. Песок опасен в любом случае, но, если он удержится на этом уровне, мы протянем еще несколько лет. Неопределенность – самое тяжелое.

Сегодня вечером я не досидела на общем совещании и пошла в квартал Одноглазых. На городской площади наткнулась на судью Картрайта, который спросил, что я делаю „в этой части города“.

– Гуляю.

– Все подопечные равно достойны вашей заботы, не так ли, капитан? – Он указал на людей, сновавших вокруг.

– Я просто гуляю.

– Кажется, нам по дороге. Пройдемся вместе в знак солидарности ветвей власти?

– Мне скоро сворачивать, – ответила я, но он словно прилип ко мне.

– Вы слышали о новой ритуальной группе во Втором квадранте? Они развивают ритуалы, которые я заложил десять лет назад. Такие, знаете ли, очаровательные тонкости… Невольно чувствуешь, что принес некую пользу. Капитан, – он понизил голос, – я почти не слышу, чтобы ваши подчиненные посещали ритуальные группы. Вы должны поощрять их в этом. Солидарность – не пустой звук.

Я сказала с улыбкой:

– Судья, мы люди занятые. А ритуалы, признаемся честно, во многом – пустая трата времени.

Кажется, я улыбнулась, чтобы не плюнуть судье под ноги.

– Для многих они весьма важны.

– Я повешу объявление, – сказала я, а подумала: налепить бы тебе его на лоб!

Судья довольно осклабился:

– О большем я и просить не мог.

Мы перешли площадь.

– Вы здесь сворачиваете? – спросил он.

– Увы.

Я оставила его у лифта, ведущего к административному отсеку.

В высоком коридоре было пусто. На мои шаги отзывалось эхо. В конце коридора начиналась Паутина: огромная, тускло освещенная, со множеством мостиков, открытых переходов и платформ. Там все так перепутано, что в ста метрах уже ничего не разглядеть. Я вспомнила, как детьми мы любили играть вот здесь, на краю. Как боялись затеряться где-то в глубине. Но в этот раз я набрала в грудь воздуха и шагнула за край. Притяжение отпустило меня, и я поплыла к сплетению балок, которое, собственно, и составляет Паутину. Нужно уметь от нормального земного притяжения перейти к невесомости. Этот навык осваивают далеко не все. Не раз в „Мертвой голове“ запускалась переработка, потому что кто-то ломал шею в столкновении с чем угодно, от электрощитка до глухой стены. Я остановила падение, почти коснувшись ногами одной из нижних площадок. Дальше двигалась, хватаясь за поручни. Эта часть корабля заведомо не предназначена для жизни. Здесь производится необходимый ремонт, но жителей Города не встретишь ни в тайных переходах, ни в технических помещениях и нишах. И все же здесь обитают шестьсот или семьсот человеческих существ. С края площадки я увидела внизу кожух малого детракторного гироскопа, металлическую сферу метров двадцать пять в диаметре, с заклепками на обшивке. Я спрыгнула навстречу одной из протянутых вокруг опор, она словно поднялась мне навстречу, я ухватилась и, переставляя руки, спустилась к сфере. Еще девочкой играя на самом краю Паутины, я узнала, что в невесомости одна магнитная подошва полезна, а две – многовато. Теперь я стояла, примагнитившись одной ногой к кожуху.