Макс Глебов - Асимметричный ответ [СИ litres]

По нашим следам уже двигались колонны дивизий генерала Конева, которые должны были сменить в наступлении мои потрепанные подразделения. После прорыва через ипритное поле танковые бригады нуждались в срочной дегазации техники и защитного снаряжения, а также в выводе в тыл на отдых и пополнение, а может и на переформирование. Тем не менее, задачу мы выполнили. Сателлиты показывали, что фон Клейст воспринял наш контрудар более чем серьезно и развернул свои наиболее сильные дивизии нам навстречу, перейдя к обороне на главном направлении своего наступления. Ждать помощи немцам в котле теперь было не от кого, а в том, что они найдут в себе силы предпринять самостоятельный прорыв, я сильно сомневался.

– Товарищ подполковник, на проводе Ставка, – голос связиста непроизвольно дрогнул.

– Слушаю, – произнес я, приняв у старшины трубку телефонного аппарата.

– Товарищ Нагулин, – услышал я слегка искаженный, но узнаваемый и знакомый каждому жителю страны голос с легким грузинским акцентом, – Мне доложили, что с поставленной задачей вы справились.

– Так точно, товарищ верховный главнокомандующий. Оборона противника прорвана. В химическом заграждении пробиты безопасные коридоры для ввода в прорыв армий товарища Конева. Прошу разрешения на вывод из боя моих танковых бригад. Они понесли серьезные потери и исчерпали свои наступательные возможности.

– Действуйте по обстановке, товарищ Нагулин. Вам на месте виднее, но учтите, что в вашем распоряжении совсем немного времени. Вы нужны нам здесь, в Москве. Ваша оперативная группа расформирована ввиду выполнения задачи, для решения которой она создавалась. Передайте танковые бригады и батальоны химзащиты в распоряжение штаба товарища Конева и немедленно выезжайте в столицу.

Рихтенгден пришел в себя от тряски и саднящей боли в левой ноге. На самом деле болело почти все тело, но нога чувствовала себя особенно плохо. Острое жжение и зуд ощущались и на левой руке.

– Герр оберст, как вы себя чувствуете? – над полковником склонился санитар-фельдфебель.

Полковник лежал в кузове грузовика вместе с еще десятком раненых солдат и унтер-офицеров. Машина двигалась по неровной дороге с довольно приличной скоростью. Водитель, видимо, очень спешил.

– Что со мной произошло?

– Русский осколочно-химический снаряд. Вам повезло, герр оберст, взрыв произошел не слишком близко.

– Иприт?

– Смесь. Чистый иприт еще не начал бы действовать. Вас ранило менее часа назад. Вы ощущаете сильное жжение и зуд?

– Да. Болит все тело, но в левой ноге и левой руке боль особенно сильная и дергающая.

– Это люизит. У него почти нет скрытого периода действия. Солдаты обработали ваши раны жидкостью из индивидуального противохимического пакета, но сделали это не сразу, а только после того, как вынесли вас из-под обстрела. Я провел обработку еще раз и вколол вам обезболивающее.

– Что с батальоном? Кто сейчас командует?

– Батальона больше нет, герр оберст. Потери превысили восемьдесят процентов личного состава. Гауптман Рутцен был убит осколком того же снаряда, который ранил вас. Командование принял обер-лейтенант Зайдель. Потом погиб и он. Что было дальше, я не знаю – получил приказ эвакуировать раненых.

– Мы остановили русских?

– Мы – нет. Противник прорвал все три полосы обороны батальона, не помог даже подход полковых резервов, но уже двигаясь в тыл, я видел наши танки, шедшие к фронту. Много танков, а также колонны грузовиков и бронетранспортеров.

Полковник прикрыл глаза с некоторым облегчением. Похоже, командир полка все же довел его информацию до командующего, и генерал фон Клейст своевременно отреагировал на возникшую угрозу. Жаль, конечно, что сам Рихтенгден теперь не боец, как минимум, на месяц. Приправленная рваным железом смесь иприта и люизита вряд ли способна пойти организму на пользу.

В сопровождении людей Судоплатова мы добрались до полевого аэродрома. Собственно, аэродромом его можно было назвать с большой натяжкой. Не удивлюсь, если эту посадочную площадку наспех подготовили специально для того, чтобы принять прилетевший за нами Пе-2. Глядя на заходящий на посадку двухмоторный бомбардировщик, я вспомнил старшего лейтенанта Калину. Друзьями мы стать не успели, но гибель этого, несомненно, способного пилота оказалась для меня неожиданно болезненной. Я однозначно воспринимал его, как часть своей команды, и вот его не стало, причем во многом из-за моей самоуверенности и непредусмотрительности.

Судоплатов торопился. Видимо, товарищу Берии не терпелось вернуть меня в Москву, и он всячески подгонял подчиненного. С Леной, возглавлявшей одну из боевых троек подполковника Лебедева, я даже толком переговорить не успел. Так, обменялись парой фраз в присутствии других бойцов НКВД, и на этом все.

Я был почти уверен, что Берия прислал сюда Судоплатова и его бойцов совсем не из соображений обеспечения секретности и оказания мне содействия. Нарком, а может, и не он один, видел кошмарные сны на тему попадания товарища Нагулина в руки противника, и предпринимал все возможное для того, чтобы этого не случилось. Отговорить Сталина и Шапошникова от идеи послать меня руководить прорывом немецкой обороны в узком коридоре, зажатом с запада внешним фронтом, а с востока Московским котлом, он, видимо, не смог, но терять контроль над ситуацией не хотел, да и не считал себя в праве. Отсюда и появилась рота бойцов НКВД, которым я, в общем-то, было только рад.

Управляя боем, я вскользь отмечал, как грамотно они перекрыли все подступы к моему лесному командному пункту и принялись фильтровать бойцов и командиров, пытавшихся к нему приблизиться. Правда, терзали меня подозрения, что был у них и другой приказ, на случай возникновения реальной угрозы моего захвата немцами. Нет, безусловно, Судоплатов и его люди защищали бы меня до последнего, но вот о том, что им приказано делать, если надежды отбиться и прорваться к своим не останется, я предпочитал не думать.

Долетели мы без приключений, и меньше, чем через час после прибытия, я входил в ставшее уже привычным здание на Лубянке. Вызывать меня в Кремль никто не торопился. Судоплатов отправился на доклад к Берии, а я оказался предоставлен самому себе. Заглянув в столовую и утолив требования разбушевавшегося желудка, я направился в свою комнату. Спасть хотелось отчаянно, но я все же заставил себя посетить душевую, прежде чем завалился на кровать и вырубился до утра.

Разбудил меня настойчивый стук в дверь. В генштабе, наконец, вспомнили о моем существовании, хотя, возможно, мне просто дали немного отдохнуть, за что я был Шапошникову только благодарен.