Андрей Но - Субъект. Часть вторая [publisher: 1С-Паблишинг]

Я облегченно выдохнул, но тут же меня перекосило от напомнивших о себе увечий. Отсюда следовало выбираться. Но как, если я даже сидеть без корчей не могу. Меня парализовывала боль. А ведь ощущение боли было не более чем плодом мозговой активности. Как таковой, реальной и неотвратимой – её, боли, не существовало. Источник всех страданий скрывался где-то в голове.

Однажды я уже задумывался о том, каким бы замечательным я мог прослыть хирургом и, по совместительству, анестезиологом. Мне не нужно было болеутоляющее, рентген. Сосредоточившись на нестройном хоре поющих о себе тканей в поврежденном бедре, я перемкнул все разорванные и кровоточащие сосуды.

Те же самые действия произвел и в правой руке. Впрочем, там уже наличествовал отек. С минуту рассматривая свой мозг, я так и не понял, где зарождалось болевое ощущение. Недолго думая, я попросту пресек несущиеся по магистральным нервам руки и ноги сигналы от ноцицепторов [3] Ноцицепция – мед. Чувство боли (от лат. noceo – повреждение receptivus – воспринимаю) .

Словно яркое полуденное солнце, от которого не было возможности скрыть свои глаза, наконец, внезапно скрылось за плотной дождевой тучей. Лицо расслабилось, а тело непринужденно растеклось по креслу. Пальцы снова свободно шевелились, но, поелозив ими друг о друга, я не почувствовал ровно ничего. Точь-в-точь то самое состояние, когда наглухо отлежишь руку во сне. Дело в том, что болевые и тактильные сигналы используют одинаковый канал для передачи данных, собственно, поэтому мы интуитивно натираем ушибленное место, дабы интенсивностью тактильных ощущений вытеснить с нейронного шоссе болевой импульс.

Неловко поднявшись, я осторожно оперся на онемевшую ногу. Она послушно сгибалась, мышцы без колебаний сокращались, но при всем этом она была словно из ваты. Как будто чужой, не мне принадлежавшей. Болевые сигналы из поврежденных мест шли беспрерывно, отчего акцент моего внимания должен был неусыпно находиться там, не позволяя тем приблизиться к спинному мозгу. Но, в принципе, это не было настолько уж обременительным. Не сложнее, чем зажмурить один глаз и постоянно держать его закрытым.

Осторожно спустившись вниз, я мимоходом заглянул в ванную, чтобы осмотреться, умыться, в общем, наспех привести себя в порядок – не хотелось по пути домой быть перехваченным полицейскими.

Из зеркала на меня уставилось хмурое, в кровавых разводах лицо с перебитым носом. Стоило его только увидеть, как боль в поврежденном хряще тут же напомнила о себе. И этот сигнал, конечно, тоже можно было пресечь, вот только здесь он уже несся по черепно-мозговому нерву, в основе которого лежало гораздо больше функций, чем в спинномозговом. Если там у меня просто онемели части тела, то здесь вообще может перекосить лицо или, того хуже, нарушатся дыхательные рефлексы, точно я не знал. Лучше потерплю.

Включив воду, я бережно стал отмывать лицо, то и дело порыкивая от неосторожных прикосновений к сломанному носу. Ополоснул шевелюру. Оттер следы кровавых ссадин на костяшках кулака. Наскоро прошелся смоченным полотенцем по простреленному бедру.

Глянув на себя в зеркало еще раз, я испытал угрюмое удовлетворение. Ссутулившаяся фигура, но плечи широки. Руки длинные, натруженные, а пальцы цепкие и узловатые, под ногтями запеклась кровь и грязь. Типичный люмпен [4] Люмпен – жарг . представитель низших слоев общества; спившийся индивид, придерживающийся преимущественно бродяжнического или криминального образа жизни. после повседневной перепалки, такие встречаются повсюду. Другое дело – одежда. Темно-бордовая толстовка местами посвежела на пару тонов – ее залило кровотечение из носа, а также в ней застряло множество костных щепок от лопнувшей рядом со мной головы хозяина этого дома. Левая штанина джинсов была дырявой и буквально пропиталась темными пятнами. Скользнув взглядом по узорчатой настенной плитке, я обнаружил что-то вроде гардероба на втором этаже, стоящего прямо за бильярдным столом.

Порывшись в нем, я отдал предпочтение длинному закрытому пальто, во многом потому, что оно скрывало все мои увечья и следы кровавой бойни на изначальной одежде. В одном из его глубоких карманов я очень кстати обнаружил солнцезащитные очки-авиаторы, которые аккуратно водрузил на свой опухший нос.

Уже на выходе я напоследок пробежался по своим ощущениям, послойно объявшим весь этот дом. На втором этаже остались выжившие. То есть, свидетели разыгравшегося на их глазах феномена, о котором, желательно, никто не должен был узнать. С подобными травмами, что были у тех двух, разметавшихся в коридоре – перелом основания черепа у одного и разрушенные кости лица вкупе с тотальным вывихом шейного позвонка у другого – точно не стоило в ближайшей перспективе рассчитывать на нечто большее, чем летальный исход.

У третьего же – здоровяка с ножом, погребенного под обломками шкафа, увечья были не настолько уж страшны. Раздробленное плечо, потрескавшиеся, а местами даже вылезшие наружу из-за моего рывка ребра… Помутневшие на фоне здоровых частей тела ушибы… Замолкшая от внутреннего разрыва селезенка и неисчислимое количество мелких порезов от стекла…

Однако ритм его сердца был все так же беспрерывен. Далекий, бесконечно слабый стук, доступный, вероятно, одному лишь моему чувствительному к любому возмущению в пространстве восприятию, он все же продолжал поддерживать в нем жизнь. Была в этом стуке марширующая уверенность и смотрящая далеко вперед надежда – то, чему я никак не мог позволить продолжаться. Мое собственное сердце сжалось от сострадания. Я вспомнил, как он отвернулся с флегматичным выражением лица, когда Кларет наставил на меня свою пушку. Сочтем сей поворот шеи за автограф под фактом соучастия в зловещем преступлении, которому так и не довелось произойти. Уверен, если бы ему сказали, он бы прирезал меня без колебаний. Он заслуживает…

Горько зажмурившись, я, не сходя с порога дома, пробороздил его продолговатый мозг одним коротким и грубым воздействием. Нитевидный пульс и призрачное дыхание тут же оборвались. В доме воцарилась кинетическая тишина.

На улице было раннее утро, кое-где уже надрывно воспевали серенады птицы. Выйдя во двор, я предположил, что нахожусь в загородном поселении. Коттедж за моей спиной был единственной разновидностью построек, которые только можно было здесь найти. Предпочтение главы бандитской группировки жить подальше от чужих глаз в данном случае определенно сыграло мне на руку. Будь это, скажем, в центре города, то наверняка бы уже пришлось отбиваться от целой армии полицейских.

Приближаясь к воротам, я на всякий случай навострил свое демаскирующее чутье. После той засады в подворотне я теперь вообще больше ни шагу не ступлю без предварительного прощупывания территории на предмет угрозы. Вокруг меня копошилась всякая живность – от кольчатых червей в земле до трясущихся, словно в лихорадке, белок на деревьях, но нигде не было и намека на двуногую фигуру. Разве что вот этот странно разросшийся свиль на комле березы… он рыхлее её и неоднороднее… Секундочку!..