Семён Афанасьев - Не та профессия 1

Так мы общаемся ещё какое-то время, причём беседа поглощает нас обоих полностью.

А потом полуприкрытый полог юрты вдруг распахивается и в юрту вваливается едва стоящий на ногах Еркен.

Поначалу, глянув, как он шатается, думаю, что что-то случилось, но уже буквально через секунду вижу, что он просто мертвецки пьян.

__________

Дочь хана весь вечер не выходит из юрты, обсуждая с лысым азара что-то важное. И наверняка касающееся всего коша или даже всех туркан: она ни за кумысом не посылала, ни чай не грела, ни вообще каких-то канонов гостеприимства в это раз не соблюдала.

Ханскому стойбищу не нужно объяснять, чем занят хан. Или его ближайшие родственники, если они целый вечер разговаривают, что-то пишут щепками на земляной части пола юрты и перестают ходить за кумысом и чаем. Если они не режут барана, не просят готовой сорпы у соседей и вообще забывают о еде и питье.

Судя по умным и деликатным решениям и поступкам дочери хана за последнее время, она гораздо больше готова заменить своего отца, чем показывала раньше. И, видимо, опять почувствовала что-то, срочно требующее её внимания.

Иначе никак не объяснить их напряжённый разговор, сопровождающийся подсчётами, спорами и письменами, которыми они укрывают землю, стирая и что-то нанося заново.

С азара, который оказался воистину гостем, посланным Всевышним.

То, что он для девочки сделает всё, уже видят все (кроме, похоже, него самого). Хотя и потихоньку над этим посмеиваются: из сетей, раскидываемых девушкой-дулат, ещё никто никогда не уходил… А зверь на то и зверь, чтоб ловчих сетей не замечать вообще…

Неожиданно из своей юрты вываливается пьяный Еркен. Мутным взглядом смотрит по сторонам и, взмахнув зажатой в руке камчой, направляется в ханскую юрту.

Этого никто не ожидает настолько, что перехватить его просто не успевают. От южных юрт к ханской уже бегут вернувшиеся с рыбалки парни, когда из ханской юрты выходит лысый азара, несущий едва трепыхающегося Еркена на плече как бревно. Сам Еркен при этом уже перевит своей же камчой, затянутой сзади на какой-то хитрый узел, не позволяющий шевелить руками.

— Раушан-апай, куда его? — хмуро спрашивает азара, подходя к старухе. — Как сделать, чтоб он к Алтынай в таком состоянии не ломился?

— Извини, уважаемый, — только и говорит Раушан. — Мы не успели… Ребята, сюда!

Через пару секунд Еркен, поддерживаемый с разных сторон, воцаряется на ближайшую кобылу и, ведомый группой ребят, исчезает в направлении реки.

Прохладная вечерняя вода, как ничто другое, способствует удалению паров кумыса из головы.

Но на этом перипетии вечера не заканчиваются. Буквально через четверть чеса после того, как Еркена увозят на реку, из его юрты появляются парой его родственники. Тоже хмельные, и тоже устремляющиеся в юрту хана.

Раушан успевает только руками всплеснуть: сейчас снова нужно быстро звать мужчин.

Но в этот раз, незваные «гости» ханского шатра «возвращаются» сразу же: первый вообще вылетает из ханской юрты спиной вперёд, как будто его в живот лягнул ногой конь.

Второго, удерживая его голову за шею подмышкой, выводит азара, пинком пониже пояса спуская затем вниз с холма. Где тот и исчезает, кувыркаясь и смешно размахивая в воздухе руками и ногами.

— Всё правильно, — Раушан, несмотря на возраст, мгновенно оказывается рядом с азара и кладёт ладонь тому на бицепс. — Всё правильно, сынок. Спасибо, и не держи зла… Это всё хмель. Завтра по всему стойбищу кумыс соберу и Еркену в юрту больше ни глотка не дам.

— Спасибо, апай. А то вроде все вокруг донельзя правоверные, время тоже никак не модерн, а как будто домой попал… — бормочет азара непонятные вещи в ответ.

— Не держи зла, сынок, — Раушан мягко гладит бицепс здоровяка. — А что, у вас, оседлых шиитов, разве пьют хмельное?

— Разреши, я не буду отвечать, — хмыкает азара и, явно погрузившись в какие-то свои мысли, негромко смеётся несколько мгновений.

— Вот же скотина, — бормочу, размышляя, как убрать заблёванный Еркеном пол, по счастью, только у самого выхода из юрты. — С одной стороны, заставить бы его самого это всё убирать. Утром, как протрезвеет…

Дальше не продолжаю, но Алтынай уже смеётся:

— Скотин было три, не одна. И да, заставить убирать их самих было бы хорошо. Но не ждать же утра? Рядом с этим… — она брезгливо косится глазами влево и вниз.

— Да это понятно…

— Так, этот кусок войлока просто выбросим, — через секунду разрешает мои сомнения Алтынай. — Не хранить же эту гадость…

— С удовольствием, — комментирую, уже скатывая вместе с Алтынай в трубочку (гадостью внутрь) означенный кусок войлока. — Я почему-то не подумал, что можно просто выбросить: у нас в домах полы деревянные. Так просто кусок пола из дома не выкинешь.

— У нас — не у вас, — продолжает смеяться Алтынай. — И слава Аллаху…

— А вот пьяные у вас совсем как у нас, — неожиданно для себя, делюсь нахлынувшими ассоциациями и ретроспекциями. — Такая же пьяная мерзость…

— Хмельное ещё никому не добавило ни ума, ни счастья, — рассудительно отвечает Алтынай, явно что-то вспоминая. — Не зря это харам. А если нарушил, сам себя и накажешь за это в итоге.

— Воистину, согласен, — мне и самому на ум в связи с алкоголем приходит минимум ограниченно смешного; в основном — печальное и трагическое. — Интересно, как и чем они ухитрились так упиться? У вас же вообще хмельного не водится?

— Кумыс, — пожимает плечами Алтынай. — При известной сноровке, его можно сбродить так, что будет пьянить… Еркен, кстати, на старом месте регулярно менял мясо на арак и шарап. Отец его грозился выгнать из стойбища. Потом к Еркену приехали родственники, он вроде бы перестал пить. Но сейчас почему-то опять за своё… Уже вместе с родственниками. И ведь голод уже не страшен, зачем пить? Родных он не терял, тоску души глушить незачем, — наивно и задумчиво бормочет Алтынай, перетягивая свёрнутый трубочкой загаженный кусок войлока кожаным шнурком и направляясь к выходу из юрты.

— Сестра, если человек пристрастился к любому дурману, хоть и к хмельному питью, твоя обычная рассудительность ( хочу сказать «логика» ) у него уже не работает. Это я тебе как целитель говорю. Его мозг будет работать уже совсем по другим законам. Не трать время на мысли о нём… Куда это ты направилась ночью? — спрашиваю Алтынай, выходящую из юрты, с намерением к ней присоединиться.

Потому что отпускать её одну, в свете последних событий, совсем не хочется: вроде и все свои вокруг, но если и тут возможны такие вот чудеса с пьяными соседями… Лучше провожу. С такими «своими» и чужих не надо.