Дмитрий Рус - Дети апокалипсиса [litres]

– З-здравствуй… – несмело прошептал ошеломленный Илья.

Девушка несмело улыбнулась, мило покраснела и молча спрятала лицо в ладонях.

Вместо нее ответила Яна:

– Илья… она… понимаешь… она глухонемая… не слышит и не говорит. Но умеет читать по губам, вот! Ты извини, если что… Я боялась, что если заранее скажу, вы ее бросите…

Илья, не отводя с девушки глаз, покачал головой:

– Я ее никогда не брошу… – и, выронив спрятанный за спиной цветок розы, просто протянул ей руку: – Пойдешь со мной?

Принцесса кивнула и протянула в ответ свою маленькую ладошку с хрупкими пальчиками.

Уходили тем же путем. Из вещей добавились крохотный розовый рюкзачок Юли и пластиковый пакет с чудом выжившими рыбками.

Сделали короткую остановку у рукотворного спуска, послушали ночь. Засады вроде не нарисовалось. Кое‑как сползли вниз, из рук в руки передавая хрупкие девичьи фигурки. Касавшиеся талий пальцы нестерпимо жгло…

Пауза на первом этаже оказалась как нельзя кстати. Холодный ночной воздух остудил лицо, а перерыв в движении выровнял дыхание.

Как ни странно, первой опасность заметила Юля. Положив руку на плечо Ильи, она ткнула пальцем в темноту. Все замерли, напрягая глаза и старательно выворачивая головы в попытке хоть что-то разглядеть или хотя бы услышать.

Есть движение!

Фигура мелкого паренька мелькнула у подъезда. Насилуемое зрение подстроило картинку, и я вздрогнул от узнавания: Булат! Мелкий звездюк, чья ребристая от насечек заточка лежит у нас на кухне!

Булат негромко свистнул, и темнота буквально выстрелила беззвучной волной. Собаки! Целый вал собак! Штук тридцать, не меньше! Молчащие, знающие свой маневр, движущиеся, словно роботы. И лишь иногда, напоровшись на горсть перца, чихающие зло и обиженно.

Минута, и пирамида тел достигла выбитых окон второго этажа. Псы ловко взлетали по спинам, один за другим исчезая в здании.

Оксана толкнула меня локтем, показав глазами на автомат. Качаю головой. Встречать тварей лучше на подготовленных позициях. Здесь мы сметем десяток, а потом поляжем сами. Все. До единого. Пусть уж они вначале умоются кровью у наших баррикад. Не пройти их псам, не оборотни ведь они, в самом-то деле? А отступающих мы уж встретим. Со всей пролетарской ненавистью. В четыре ствола, в четыре калибра…

Едва слышно шепчу:

– Ждем…

Гулко стучат сердца. Каждое мгновение я казню себя за отсутствие связи. А если ребята проспят? Если пройдут псы – по телам и головам, вскрывая клыками детей и заваливая тушами здоровяка Алика? Как дальше жить-то?

Не хватает воздуха. Адреналин кипит в крови. Мы хлопаем ртами, вытираем вспотевшие на железе руки. Кто-то из девчонок медленно прошаркал в глубь подъезда и блюет от страха, понимающе давясь в кулак.

Терпение вознаграждается.

Скриплю зубами:

– Вечер перестает быть томным…

Перед нашим домом вновь движение. Луна, словно верный союзник, любезно подсвечивает фигуры.

Хаджиевцы. Много, черт побери, очень много. Человек тридцать, включая совсем мелкоту, вроде самозваного Лорда Смерти.

В моей голове все громче хохочет Лорд Крови. Тварь… Пулю бы тебе в височную долю…

Враг умел. Хаджиевцы с минуту ощупывают и осматривают двери. Мелькает фонарик-скрытник. Скрипит сталь – не одни мы прокачали бицуху. Мгновение, и цепочка теней скрывается в подъезде.

Переглядываемся с Ильей. Многообещающе скалюсь:

– Сейчас будет Сталинград.

Тот понимающе кивает, мягко снимает пистолет с предохранителя, тянет левой рукой клинок из поясных ножен:

– Слоеный пирог. Повоюем, командир?

Словно в ответ на его слова, где-то на верхних этажах бухает выстрел. Затем еще раз и еще.

Оглушительно взвывают собаки. Пистолет хлопает еще раз и замолкает. Окна двадцать третьего этажа озаряются вспышками полыхнувших коктейлей Молотова.

Лопаются стекла. Осколки долго летят вниз, бликуя багровым пламенем пожара и разбиваясь в белую пыль при столкновении с асфальтом. Вырвавшиеся на свободу клубы черного дыма жадно потянулись к небу.

Воинственный вой собак меняет тон. Теперь в нем лишь боль и тявкающий страх. Оглушительно бахают взрывпакеты. Наверняка начиняющие их рубленые гвозди нашли свои жертвы.

Все, наша оборона практически полностью исчерпала свою активную составляющую. Уверен, собакам этого достаточно. Сейчас они покатятся вниз и упрутся в хаджиевцев. Идеально!

– Мужики, вперед!

Слитно бросаемся к парадному. Рефлекторно прикрываю рукой голову. Мелкие осколки все еще сыплются с верхотуры.

Дробные девичьи шаги заставляют оглянуться. На пискляво-злое:

– Мы с вами!

Лишь скалюсь в ответ:

– Кройте спину! Ксюха, не отстрели мне задницу!

Ворвались в подъезд. Кто-то ахнул. Кажется, Марик. Зацепило‑таки куском стекла?

Мчимся наверх, перепрыгивая через ступени, легко отрываясь от девчонок. Лица перекошены. Сейчас кто-то умрет… Возможно, что и мы…

Чуть выше, этаже на восьмом, вспыхивает яростная перестрелка. Бахают ружья, хлопают пистолеты, звенит сталь. Крики ярости и боли сливаются с рычанием отступающей собачьей стаи, вновь попавшей в ловушку.

Хаджиевцы идут слишком плотно. Им бы раздаться в стороны, пропустить ошалевшую стаю. Но я четко представляю их дрожащий от адреналина строй на узких ступенях пожарной лестницы. Некуда им отступать, некуда…

Звуки боя все ближе. Стая стирает врага, прорываясь все ниже, платя жизнями за каждый пролет.

Как ни странно, первыми навстречу вывалились не псы, а бегущие хаджиевцы.

– Брысь! – хриплю слепо ломящейся на меня мелкоте.

А вот следующий уже постарше, и в руке у него бита.

Коротким ударом приклада сбрасываю его на ступени. Сзади хекает кто-то из моих парней. То ли от удивления, то ли усиливая добивающий удар.

Враг пошел гуще. Уклониться от шестиклашки, пнуть в колено парня постарше, жестко проводить прикладом в спину. И тут же, увидев в пляшущих руках врага ствол, выстрелить от пояса.

– Бум!!! – отдача выворачивает руки, уши мгновенно глохнут.

Минус один орган чувств, минус один противник.

– Бам! – запоздало добавляет кто-то из-за спины. Пуля рвет куртку на спине у раненого пацана.

Поток иссякает.

Сползают по ступеням несколько окровавленных фигур. У этих свои переживания. Нет для них окружающего мира вне зажатого руками разорванного горла или пузырящихся сквозь пальцы кишок.

Затем пошли псы. Не густо, все больше израненные, но по-прежнему опасные.

Я бы дал им дорогу, за нами поднимаются девчата…

Замираем стеной. Хлопают выстрелы, чавкает кровью сталь.

Илья принимает на грудь крупную овчарку. Мое сердце успевает тревожно сжаться, но вокруг парня на секунду вспыхивает защитный купол. Пистолет он давно выронил и поэтому яростно работает ножом.