Ольга Хожевец - Глиссада

- Рискованно. А почему?

- Ну, начинал-то я без него, первый раз подключался. Потом, в Норе, просто побоялся экспериментировать. Слишком многое на кону стояло, и двух попыток у меня не было. А позже, уже в учебке, я попробовал как-то раз. Не понравилось. Нейродрайв... тусклым каким-то становится, что ли, будто не взаправду, а на тренажёре. Неполным.

- Для того и придумано. Этим ты, может, и зря пренебрегаешь; хотя... Такая полная адаптация, как у тебя... Хм, пусть так, держи его в резерве. И не думай, что ты полностью застрахован от ПСНА. По сегодняшним данным я бы сказал, что вероятность болезни для тебя исчезающе мала, но... Следи за собой сам. Подобные твоему случаи почти не исследовались.

- Почти?

- Почти, - повторил он слегка неохотно. - Была серия статей, ещё на заре нейродрайва... Понимаешь, ведь это очень логичная мысль, насчёт детской адаптивности, и лежит на поверхности. Есть определённые сенситивные периоды почти для всего - для развития речи и моторики, для учёбы, для формирования эмоциональной сферы... Да мало ли. Упустишь такой период - и это практически невосстановимо. Возможно, так и с нейродрайвом. Один очень рисковый исследователь решился это проверить. Серьёзные результаты он получить не успел - грянул тот бум журналистский. Мужика посадили. Позже он покончил с собой в зоне. Там к нему отношение было, как к насильнику над детьми... Ну, ты понимаешь. С пацанами его даже не знаю, что потом стало, но от нейродрайва их отстранили прочно и навсегда. В их интересах, конечно. Признаков нестабильности там не наблюдалось, но... Дело было шумное... - он помолчал. - Теперь, когда мы знаем о нейродрайве столько, сколько знаем, экспериментировать на детях не возьмётся никто. Сколько бы данных не говорили в пользу этой версии. И, я полагаю, это правильно. Так что пусть чувство вины тебя не мучит. Твой случай для развития науки нам ничего не даёт.

- Почему вы заговорили о чувстве вины?

- А почему ты пришёл ко мне с этим разговором? - мягко улыбнулся он.

Мама моя всегда была женщиной практической, и потому у неё я вечером поинтересовался без стеснения:

- Мам! Неужели ты решилась наконец надеть ярмо брака?

- Откуда такой вывод? - удивилась она.

- Да вот подумал. В тот вечер, когда я вернулся - у вас тут тортик, цветы, шампанское... Это традиционный набор, или я сорвал какое-то важное мероприятие?

- А, - мама махнула рукой. - Это же Каминский. Он уже раз пятый собирается мне предложение делать. Всё не выговорит никак. Умный человек, а в некоторых вещах - хуже мальчишки. Если так дальше пойдёт, я растолстею от его тортиков.

- Н-да. Обломал я ему малину.

- Я ещё ничего не решила, - сказала мама серьёзно.

- А что думаешь?

- Не знаю. Я ведь всегда была принципиальной противницей замужества, ты помнишь. Но... Всё меняется с возрастом, Данил. Даже взгляды.

Я кивнул:

- Это я уже успел понять.

Работу я начал искать ровно через неделю после своего возвращения.

Эти дни беззаботного отдыха оказались мне нужны - я и не представлял сначала, как. Я не думал, например, что стану вскакивать по ночам от несуществующего звука тревожного ревуна. Не ожидал, что мне станут сниться бои - бои яростные, отчаянные и безнадёжные - и что я напугаю мать слезами, переживая заново бесконечную череду смертей - и своих, не случившихся, и чужих, бывших вполне реальными. Там и тогда - там и тогда я ведь не плакал...

Нет, это все не исчезло за неделю, конечно. Но пришло - не спокойствие, нет, но - понимание: прошлое надо оставить прошлому. И жить дальше.

Потому что жизнь продолжается...

Итак, я отправился искать работу.

Поначалу мне всё казалось просто - я нейродрайвер, профессия дефицитная, так какие могут быть проблемы? Но рассылать своё резюме через компьютер мне не хотелось - имелся в моей биографии неприятный фактик, мягко говоря... Так что лучше было, пожалуй, общаться вживую, и я решил топать ножками.

Я побывал в нескольких космопортах, как минимум в десятке разнообразных транспортных контор. Везде меня завернули сразу и категорически. О нейродрайве, как выяснилось, не стоило заводить и речи, а лучше было не упоминать совсем: после общения с чиновниками мне уже казалось, что нарушение возрастного ценза для нейродрайва - преступление пострашнее изнасилования несовершеннолетней. Бумаги мои никого не интересовали. Всюду - и в крупных корпорациях, и в задрипанных, дышащих на ладан компаниях - нарушения ценза боялись пуще, чем огня.

То есть работать нейродрайвером до достижения двадцати пяти лет я не смогу никак и нигде.

Я задумался.

В свидетельстве, выданном мне после штрафбата, говорилось, что я прошёл сокращённый курс обучения и могу с помощью нейродрайва пилотировать космоатмосферники малого и среднего тоннажа. Бумага, мягко говоря, отличалась от диплома лётного училища - и совсем не в лучшую сторону.

Ну, пусть сейчас меня не берут из-за пресловутого ценза. Допустим, я дождусь возраста. Так я знаю, что это будут за космоатмосферники! В лучшем случае - дряхлые старички-грузовички каких-нибудь малобюджетных компаний.

Я решил, что нужно найти любую работу - и прорываться в лётное.

Аттестат мой за это время, конечно, лучше не стал. Но - экзамены только летом, у меня почти полгода, чтобы подготовиться. И главное - мой лётный опыт: уж там-то не могут им не заинтересоваться?

Значит, мне нужна работа, которая позволит параллельно готовиться в училище.

И я пошёл по второму кругу.

Месяц спустя я уже находился в состоянии тихого бешенства. Нет, никто не говорил мне, что причина отказа - моя судимость: это было бы формальным нарушением прав. Но - двери закрывались; вакансии оказывались заняты; лимиты резко исчерпывались, ставки сокращались, в объявлениях обнаруживалась ошибка... Иногда мне отказывали без объяснения причин, иногда - ссылаясь на отсутствие рабочего стажа; чаще всего я "не проходил по конкурсу"; иной раз доходило до курьёзов - вроде того случая, когда менеджер, предварительно смерив меня оценивающим взглядом, издевательски заявил, что им нужны работники исключительно высокого роста, с физическим развитием выше среднего. Я едва справился с подкатившим бешеным желанием разбить ему морду... Невзирая на физическое развитие...

С мамой я свои проблемы не обсуждал. Она подмечала, конечно, что-то - не могла не подмечать - и переживала, пожалуй, не меньше, но тоже молча. Один раз только прорвалось у неё - в сердцах, вечером, когда я в очередной раз приполз домой выжатый, как тряпка, вымотанный не столько физически, сколько нервно; она сказала тогда: "Отдохнул бы лучше нормально! На кой тебе прямо сейчас эта работа? Упёрся уже лбом опять, как обычно!"