Сергей Мусаниф - Возвышение физрука

— Откуда ты знаешь, что у него, сука, танк? — удивился Виталик.

— Назовем это удачной догадкой, — сказал я. — И правда танк?

— Ага, — сказал Виталик. — Легкий пустынный танк. Довольно комфортный внутри, кстати. Ну, так он на большой экипаж и не рассчитан, чисто игровая приблуда, к хренам.

— Завидовать плохо, — сказал я.

— Я тоже хочу танк, — сказал Виталик. — Только большой, страшный и на паровом ходу.

— А на паровом ходу–то зачем?

— Стимпанк, сука, все дела, — вздохнул Виталик. — Люблю.

Он извлек из инвентаря очередной пистолет, положил его на стол перед собой и принялся изучать описание и характеристики.

— Порох на дымный поменять хочешь? — поинтересовался я. — Чтоб духу эпохи соответствовать?

— К хренам эпоху, — сказал Виталик. — Просто думаю, как из этой штуки Соломонобой, сука, смастерить. На всякий, сука, случай и во избежание, к хренам.

— Добавь строчку «урон по Соломонам Рейнам увеличен в тысячу раз», — посоветовал я.

— Ах, если бы, — вздохнул он. — К сожалению, в лоб такие задачи не решаются. Это тебе не битой махать.

— Кстати, к моей бите у него иммунитета нет, — сказал я, вспомнив нашу стычку «за знакомство».

— А вот с этого момента поподробней, к хренам, — попросил Виталик.

Я рассказал о подробностях нашей первой встречи с Соломоном, а потом таки принялся травить байки о нашей с Кабаном бурной молодости, а Виталик продолжал колдовать над своим пистолетом, периодически грязно ругаясь.

Местные перестали обращать на нас внимание, сосредоточившись на прежних своих занятиях, и только трактирщик, разглядев в нас выгодных клиентов, продолжал таскать за наш столик свое пиво. Кстати, после третьей кружки оно показалось мне чуть более приличным. Возможно, начал привыкать.

У баек о бурной молодости есть одна характерная особенность. Их всегда очень весело рассказывать, а вот переживать их было весело далеко не всегда.

Я вспомнил, как однажды ночью Кабан сломал ногу, пьяным пытаясь запрыгнуть на платформу электрички со стороны рельсов, и как он валялся на трав епод платформой и ржал, и как я потом полночи таскал на себе его тушу, прежде чем сумел поймать такси (а яндекса с убером тогда еще не придумали, да и смартфонов в широком пользовании практически не было), и как потом нас разворачивали в трех приемных отделениях подряд, а когда я предложил денег, и его наконец–то взяли и положили на носилки, он орал песни «ДДТ» и рассказывал врачам, что у него ботинки стаптываются на внешнюю сторону, и нельзя ли теперь так повернуть ногу, чтобы они стаптывались равномерно.

Или, несколькими годами позже, когда Кабан уже ушел в серьезный бизнес. Он попросил меня поприсутствовать на процедуре обмена долларов на рубли на предмет, как бы чего ни вышло. Помню, как мы вошли в банк с одним небольшим чемоданчиком, а вышли с четырьмя огромными баулами, которые еле влезли в багажник его джипа, а потом несколько часов наматывали круги по городу, пытаясь избавиться от воображаемого хвоста. Я еще спрашивал, почему он не нанял инкассаторскую машину за долю малую, или ребят своих прикрыть не попросил, а он отвечал, что никто не должен знать, куда он поперся с такими деньгами.

— А потом он, значит, помощником депутата стал? — уточнил Виталик.

— Угу, — сказал я. — Думаю, если бы не Система, то на следующих выборах он бы и сам в Думу пролез.

— Не сомневаюсь, — сказал Виталик. — Всегда был уверен, что законы для нас принимают самые достойные, сука, люди.

— Да он нормальный пацан, — сказал я.

— Это да, — согласился Виталик. — Судя по твоим рассказам, по крайней мере. Но сложность, сука, в том, что единого критерия нормальности не существует. Что немцу хорошо, то русскому по колено. Вот ты нормальный пацан, и я нормальный пацан, но все же есть некоторые сферы жизни, к которым нас лучше на пушечный выстрел не подпускать.

— Наверное, ты прав, — сказал я, пожимая плечами.

— Вот я, например, человек войны, — сказал Виталик. — Холодной, горячей, невидимой, какой угодно, и мне категорически противопоказано заводить семью. Потому что если вдруг кто–то опять кое–где у нас порой, то я первым сорвусь с места, и не потому, что служба, или долг, или начальство приказало, а потому, что мне самому это нравится, понимаешь? Ну, то есть, нравилось. Ну, ты понимаешь.

— Понимаю, — сказал я.

— Конечно, понимаешь, — сказал он. — Ведь ты сам такой же.

— Черта с два, — сказал я. — Возможно, когда–то я и был таким, но я изменился.

— Может ли леопард избавиться от своих пятен? — вопросил Виталик.

— Не может, — сказал я. — Но люди — не леопарды. Люди меняются.

— Да хрен там, — сказал Виталик. — Люди делятся на хищников и травоядных, и если ты хищник, то мирно пастись на лужайке никто тебя не заставит. Даже ты сам. Да, может быть, в какой–то момент времени ты и захочешь перемен, и сменишь кусты у водопоя на альпийский лужок, и даже на какое–то время убедишь себя, что трава — это прикольно, но хищник внутри тебя всегда будет хотеть свежего мяса, и рано или поздно он все равно вырвется наружу.

— Проблема всех зоологических метафор в том, что люди все–таки устроены чуточку более сложно, чем животные.

— Фигня, — сказал Виталик. — Те же инстинкты, только в других, сука, фантиках. Вот ты говоришь, что ты не такой, или пытался быть не таким, и вся эта байда. Но пришла Система, и что ты сделал? Забился в нору, поджав лапки, сдался на волю обстоятельствам? Нет. Ты, сука, бьешься, и бьешься довольно успешно. Иди серым оркам расскажи, что ты не такой и просто на травку попастись вышел.

— Это другое, — сказал я.

— Это то же самое, — сказал Виталик. — Разум — это конфликт. Система с такой легкостью громит миры именно потому, что возвращает разумных к их естественному, сука, состоянию.

— Ты сам только что говорил, что люди делятся на хищников и травоядных, — напомнил я.

— Ну да, — сказал Виталик. — Тогда Система возвращает хищников к их естественному состоянию, такая, к хренам, формулировка тебя устроит?

— А травоядных?

— А травоядных жрут, — сказал Виталик.

Он был в чем–то концептуально неправ, я это чувствовал, но обосновать не мог, а потому решил дальше не спорить.

— Систему создали хищники и для хищников, — сказал Виталик. — Но каждый хищник должен помнить, что даже, сука, Акела когда–нибудь промахивается и тогда его сжирают другие хищники. Молодые и сильные.

— Мне кажется, ты сейчас больше себя накачиваешь, — сказал я.

— Ну да, — согласился Виталик после небольшого раздумья. — Потому что мы выступаем против старого, опытного и весьма могущественного врага, ресурсы которого с нашими просто несопоставимы, к хренам. И я немного, сука, нервничаю, что вполне понятно. Но, с другой, сука, стороны, а на хрена мне себя накачивать? Я уже зомби, мне нечего терять, кроме своих пистолетов.