Генри Каттнер - Избранные произведения в одном томе [Компиляция]

— А еще один человек, доктор Уилсон, спустился в город и попытался урезонить толпу… — тихо сказал Хобсон.

— Его принесли назад, — отозвался Хит. — Сейчас ему вводят плазму.

Беркхальтер поставил чашку.

— Ладно. Хобсон, ты можешь читать мои мысли. Что ты об этом думаешь?

Круглое лицо Немого было бесстрастно.

— У нас свои планы. Да, это я спрятал бомбы. Параноикам теперь до них не добраться.

— Но скоро здесь будут новые бомбы. Секвойю собираются уничтожить. Ты не сможешь помешать этому.

Запищал зуммер; доктор Вэйланд выслушал краткое сообщение селектора, взял несколько карт и вышел. Беркхальтер махнул большим пальцем в сторону двери.

— Что насчет него? И остального персонала? Теперь они знают.

Хит поморщился.

— Они знают гораздо больше, чем нам бы хотелось. До сегодняшнего дня ни один обыкновенный человек даже не подозревал о существовании группы параноиков. Нельзя ожидать от Вэйланда, что он будет молчать об этом. Параноики представляют угрозу для обыкновенных людей. Беда в том, что средний человек не делает разницы между параноиками и обыкновенными Болди. Эти люди внизу… — он взглянул в окно. — Разве они видят эту границу?

— В этом вся проблема, — согласился Хобсон. — С точки зрения логики ни один обыкновенный человек не должен остаться в живых. Но разве это выход?

— Я не вижу другого пути, — упавшим голосом сказал Беркхальтер. Он внезапно подумал о Барбаре Пелл, и Немой бросил на него быстрый взгляд.

— Что ты об этом думаешь, Хит?

Врач-священник подошел к столу и перетасовал истории болезней.

— Ты руководитель, Хобсон. Я не знаю. Я думаю о своих пациентах. Вот Энди Пелл. У него болезнь Алжаймера — ранний старческий психоз. Он бодр. Не все хорошо помнит. Приятный старик. Роняет пищу на рубашку, заговаривает меня на смерть и показывает фокусы медсестрам. И он, пожалуй, не был бы большой потерей для мира. Зачем тогда вообще подводить черту? Если уж мы пошли на убийства, то незачем делать исключения. А значит, обслуживающий персонал из обыкновенных людей не должен выжить.

— Таково твое мнение?

Хит сделал резкий злой жест.

— Нет! Мое мнение не таково. Массовое убийство означало бы отказ от девяноста лет работы с тех пор, как родился первый Болди. Не будет ли это означать, что мы ставим себя на один уровень с параноиками? Болди не убивают.

— Параноиков мы убиваем.

— Тут есть отличие. Параноики с нами на равных. И… о, я не знаю, Хобсон. Мотив-то один и тот же — спасение своей расы. Но, так или иначе, мы не убиваем обыкновенных людей.

— Даже линчующую толпу?

— Они ничего не могут изменить, — спокойно сказал Хит. — Возможно, различие между параноиками и обыкновенными Болди — казуистика, но разница между ними есть. И для нас это очень большая разница. Мы не убийцы.

Беркхальтер опустил голову. Снова вернулось ощущение невыносимой усталости. Он заставил себя выдержать спокойный взгляд Хобсона.

— У тебя есть еще какое-нибудь объяснение? — спросил он.

— Нет, — ответил Немой. — Но я поддерживаю связь. Мы попытаемся найти выход.

— Еще шестеро невредимыми добрались сюда, — сказал Хит. — Один убит. Трое все еще в пути.

— Толпа до сих пор не выследила, что мы в госпитале, — сказал Хобсон. — Давайте подумаем. Собравшиеся в Секвойе параноики — солидная сила, и они неплохо вооружены. Ими захвачены взлетные площадки и электростанция. Они посылают фальшивые телеаудиосообщения, так что во внешнем мире подозрений не возникает. Он пытаются выиграть время; как только сюда прибудет новый запас бомб, они обрушат его на город и уничтожат Секвойю. И нас, конечно.

— Не можем ли мы уничтожить параноиков? Как насчет твоих угрызений совести, Дюк, если мы их уничтожим?

Хит с улыбкой покачал головой; Хобсон сказал:

— Это не поможет. Проблема все равно останется. Между прочим, мы могли бы перехватить вертолет с бомбами, но это будет означать лишь отсрочку. Сотня других вертолетов возьмут бомбовый груз и направятся в Секвойю; некоторые из них смогут прорваться. Даже пятьдесят груженых бомбами вертолетов будут слишком опасны. Ты знаешь, как действуют эти бомбы.

Конечно же, Беркхальтер знал. Одной бомбы вполне достаточно, чтобы стереть Секвойю с карты.

— Оправданное убийство меня не пугает, — сказал Хит. — Но убийство обыкновенных людей… если бы я играл в нем хоть какую-то роль, Каинова печать перестала бы быть для меня только символом. Она была бы у меня на лбу — или внутри головы, что не лучше. Где ее сможет увидеть любой Болди. Если бы мы могли использовать против толпы пропаганду…

Беркхальтер покачал головой.

— Мы не успеем. И даже если бы нам удалось охладить пыл линчевателей, распространение молвы о происшедшем это бы не остановило. Ты слышал лозунги толпы, Дюк?

— Толпы?

— Да. Сейчас они уже создали себе чудесный образ врага. Мы никогда не делали тайны из наших Общих Кругов, и кое-кого озарило. Оказывается, мы многоженцы. Правда, многоженцы только в мыслях, но сейчас они вопят об этом по всему городу.

— Что ж, — сказал Хит, — пожалуй, они правы. Норма всегда произвольна, не так ли? То есть устанавливается более сильной группой. Болди являются отклонением от этой нормы.

— Нормы меняются.

— Только во время кризисов. Потребовался Взрыв, чтобы принять идею децентрализации. К тому же, какова истинная шкала ценностей? То, что верно для обыкновенных людей, не всегда верно для Болди.

— Но есть же какие-то основы морали…

— Слова, — Хит снова перетасовал истории болезни. — Кто-то однажды сказал, что сумасшедшие дома не найдут истинного назначения до тех пор, пока в мире девяносто процентов сумасшедших. Кучка нормальных может просто удалиться в санатории. — Он холодно рассмеялся. — Но ведь даже в психозах невозможно найти единый стандарт. После Взрыва стало намного меньше случаев шизофрении; большинство из них отмечены в городах. Чем больше я работаю с психическими пациентами, тем меньше мне хочется принимать какой-то произвольный стандарт как реальный. Вот человек, — поднял он медицинскую карту, — у которого очень распространенное заблуждение. Он заявляет, что когда он умрет, наступит конец света. Что ж — возможно, в данном случае это действительно так.

— Ты сам говоришь как один из пациентов, — резко бросил Беркхальтер.

Хобсон поднял руку.

— Хит, распорядись раздать всем находящимся здесь Болди успокоительное. И нам тоже. Ты не чувствуешь напряжения?

Все трое минуту помолчали, телепатически прислушиваясь. Теперь Беркхальтер был способен разобрать в нестройной мелодии мыслей, окруживших госпиталь, отдельные аккорды.

— Пациенты, — сказал он. — Да?

Хит нахмурился и нажал кнопку.