Генри Каттнер - Избранные произведения в одном томе [Компиляция]

И Хорн действовал в децентрализованном после Взрыва обществе, построенном на страхе, до сих пор очень реальном страхе. Сегодня уже никакие из будущих шагов не казались возможными. Общество балансировало между новым уплотнением и дальнейшим расширением, и каждый человек, каждый новый город пристально наблюдал за остальными. Ведь как можно было доверять другому, не зная его мыслей?

Америкэн Ган и Свитуотер, Дженсенз Кроссинг и Санта-Клара, и все остальные, разбросанные по дуге континента. Мужчины и женщины в городах, занимающиеся своими делами, растящие своих детей, обслуживающие свои сады, магазины и фабрики. Большинство из них был нормальными людьми. И в каждом городе жили и Болди, растя своих детей, занимаясь своими магазинами. Вполне дружелюбно со всеми. Но не всегда… не всегда.

А сейчас уже которую неделю над всей нацией каталась сырая и гнетущая жаркая волна, постепенно поднимавшая агрессивность. И все же, если не считать нескольких случаев поножовщины, никто не решался нанести первый удар. Все люди были вооружены, и каждый город имел запас атомных бомб и мог ответить на удар с убийственной точностью. Время для погрома уже более чем созрело. Однако еще не образовалась толпа. Потенциальные линчеватели еще не договорились о мишени.

Но Болди были в меньшинстве.

Все, что требовалось — это ускоряющий толчок, и параноики делали для этого все, что могли.

Коуди взглянул на серое каменное небо пещеры и протянул руку с ключом к замку двери квартиры жены. Уже вставив ключ, он заколебался, на сей раз не от нерешительности, а потому, что почти наверняка знал, что ждало его внутри. Между его бровями залегла глубокая морщина, и все мелкие черточки лица были сведены и пребывали в постоянном напряжении, которое не отпускала ни одного Болди с первого момента, когда они вошли в пещеру.

Каменный свод собирал и накапливал такую сложную путаницу мыслей, отражающихся от стен, переплетающихся и смешивающихся в стесненный галдеж. «Вавилонская Пещера», — язвительно подумал Коуди и почти уверенно повернул ключ. За дверью он сменит один Вавилон на другой. Стены дадут ему некоторую защиту от внешних облаков спертой мрачной обиды, но внутри было нечто, что нравилось ему даже меньше. И все-таки он знал, что не может уйти, не повидав Люси и ребенка.

Он открыл дверь. Гостиная с широким, удобным, зеленым, как мох, диваном-полкой вдоль трех стен, казавшимся почти черным под полками с катушками книг, с разбросанными цветными подушками, неяркими светильниками, выглядела достаточно ярко. За витой готической решеткой, напоминая освещенный изнутри маленький храм, горел электрический камин. Через широкое окно в оставшейся стене он видел отражение на улице огней соседней гостиной Ральфа, а через дорогу — Джун и Хью Бартонов в их гостиной, пьющих предобеденный коктейль перед электрическим камином. Это выглядело приятно.

Но здесь все ясные цвета и сияние были приглушены глубокими всплесками отчаяния, окрашивающими все дни жены Джеффа Коуди, и увы сколько же это тянулось? Ребенку было три месяца.

Он позвал:

— Люси?

Ответа не было. Но более сильная волна несчастья прошла по квартире, и через мгновение он услышал скрип кровати в соседней комнате. Он услышал вздох. Голос Люси, немного глухой, сказал:

— Джефф.

Наступило мгновенное молчание, и он уже повернул к кухне, когда вновь услышал ее голос.

— Сходи на кухню и принеси мне еще немного виски, ладно?

— Сейчас, — ответил он. «Виски ей особо не повредит», — думал он. Все, что могло помочь ей пережить еще несколько месяцев, было к лучшему. Следующие несколько?.. Нет, конец наступит много раньше.

Недовольный голос Люси:

— Джефф?

Он принес виски в спальню. Она лежала лицом вверх на постели, разметав рыжеватые локоны, прислонившись ногами в одних чулках к стене. Высохшие дорожки слез тянулись через ее щеки к ушам, но сейчас ее ресницы не были мокрыми. В углу в маленьком коконе своих бессвязных полуживотных мыслей спал ребенок. Ему снилось тепло и огромная всепоглощающая мягкость, которая слабо шевелилась, сон без формы, структуры и темперамента. Светло-рыжие волосы были не более чем пухом на его хорошей формы голове.

Коуди взглянул на Люси.

— Как ты себя чувствуешь? — услышал он свой бессмысленный вопрос.

Не шевельнув ни одним мускулом, она позволила глазам скатиться вбок, и теперь смотрела на него из-под полуопущенных век тяжелым, страдающим, ненавидящим взглядом. Пустой бокал стоял на прикроватном столике в пределах досягаемости ее слабой руки. Коуди шагнул вперед, откупорил бутылку и направил густую янтарную струю в бокал. Два дюйма, три. Она не собиралась останавливать его. Он остановился на трех и убрал бутылку.

— Тебе не нужно спрашивать, кто и как себя чувствует, — сказала Люси унылым голосом.

— Я не читаю твои мысли, Люси.

Она повела плечами в постели.

— Рассказывай…

Снова взглянув на спящего ребенка, Коуди промолчал. Но Люси неожиданно села, заставив кровать застонать, удивив Коуди своим спонтанным движением, которое он не смог предугадать в ее мыслях.

— Он не твой. Он мой. Совсем мой, моего рода, моей расы. Не… — она продолжила мысль. — Никаких примесей в его крови нет. Не урод, не Болди. Прекрасный, нормальный, совершенно здоровый ребенок… — Она не сказала этого вслух, но ей это и не требовалась. Она специально придержала мысль, а потом отпустила ее, зная, что с тем же успехом могла сказать это вслух. Затем добавила ровным голосом:

— И я полагаю, что ты не читал этих мыслей.

Он молча протянул ей бокал с виски.

Прошло пять лет с тех пор, как была сброшена бомба на Секвойю. Пять лет назад пещерная колония последний раз видела дневной свет, который им дано было увидеть. И люди, согнанные в пещеры из Секвойи, безрадостно обитали здесь, обиженные или покорные в зависимости от темперамента. Под землей они имели всевозможный комфорт, которым их могли обеспечить тюремщики. Они были настолько довольны, насколько это могли обеспечить грамотные психологи, которые могли заглядывать в их сознание и читать их желания прежде, чем эти желания успевали окончательно сформироваться. Но они были пленниками.

Смешанные браки начались через несколько месяцев после заточения. Это был один из широкомасштабных экспериментов, который мог быть проведен только в пещерах в столь управляемых условиях. Частично он должен был продемонстрировать доброе отношение к пленникам, чтобы они не чувствовали себя полностью изолированными.

Ни один Болди в действительности не может желать брака с обыкновенным человеком. Среди обыкновенных людей был тот же процент желаемых партнеров, что и среди Болди, но для телепата обыкновенный человек был личностью ущербной. Словно прекрасная молодая девушка, имеющая все желаемые черты разума и тела, но оказавшаяся при этом глухой, немой и слепой. Она может объясняться на пальцах, но барьер остается непреодолимым. Было и еще кое-что: вокруг каждого человека, начинающего жизнь с прекрасной наследственностью и окружением, неизбежно, медленно, но неумолимо смыкаются призрачные стены нерешенных им (он даже часто не подозревал об этом) жизненных проблем. Но Болди это неведомо. Всегда есть готовые помочь друзья, всегда есть мысли, на которые можно положиться в беде и сомнении. Существует постоянная проверка и равновесие, и в результате ни один Болди не страдает от тех внутренних затруднений, которые лишь частично распознанными облаками смятения и замешательства омрачают жизнь любого человеческого существа. В сознании телепата сравнительно немного нерасчищенных углов, заполненных старыми сомнениями и страхами. Это придает личности ясность, которой ни один обыкновенный человек не достигает вполне.