Генри Каттнер - Избранные произведения в одном томе [Компиляция]

Не только в волосах, но и в мозге…

Не только…

Сквозь туман, расползшийся по комнате, проступило приближающееся встревоженное лицо Нормана. Он почувствовал, как кто-то поднял электрический венец. Ослепленный дикой болью, Фаулер смущенно смотрел на Нормана. Тот морщился.

— Нет. Нет… неправильно… ты… неправильно.

— Я не прав?

Фаулер качнул головой, и боль отступила. Осталось только сладостное предвкушение и нетерпеливое разочарование от отсрочки. В любой момент что-то могло помешать им: например, Вероника отколет какой-нибудь новый фокус, и все будет потеряно…

— Что неправильно? — Фаулер пытался обуздать свое нетерпение. — Я? В чем я не прав, Норман? Что-нибудь случилось?

— Нет. Неправильно… ты.

— Подожди-ка. — Фаулеру уже приходилось решать такие загадки. — Так, я не прав? В чем? — Он огляделся по сторонам. — Неправильная комната? — наугад выпалил он. — Неправильный стул? Неправильное подключение? Я должен чем-то помочь? — Последний вопрос вроде бы вызвал какой-то отклик. — Как помочь? С проводами? Я должен делать что-то, когда надену шлем?

— Думать! — выпалил Норман.

— Я должен думать?

— Нет, неправильно. Думать неправильно.

— Я неправильно думаю?

Норман в отчаянии отмахнулся и двинулся в комнату, захватив с собой тюрбан.

Фаулер потер лоб, где надавили провода, и задумался о случившемся. Думать неправильно. Чушь какая-то! Он посмотрел на свое отражение в экране видеофона, отлично замещающем зеркало, потрогал красный след от проводов и тихо сказал себе: «Мышление. Что-то зависит от мышления. Что же?» Очевидно, тюрбан изменял ход его мыслей, приоткрывал дверцу, за которой таились иные законы, управляющие разумом Нормана.

Фаулер подумал, что, возможно, это как-то связано с тем, что сначала шлем стал как будто тянуть волосы, потом череп, а потом и мысли — словно кто-то гладил против шерсти. Но разгадать эту загадку Фаулер не мог. Он так устал. Все эмоциональное напряжение последних дней, угроза, по-прежнему висящая над ним, трепет перед недалеким будущим… Нет, сейчас он не в силах ни в чем разобраться. Оставим это Норману. Норман и решит эту задачу — им обоим во благо.

Так и произошло. Через несколько минут Норман вышел из своей каморки с новым, более высоким и круглым тюрбаном, светящаяся точка на нем стала более насыщенно-синей. Твердой походкой он направился к Фаулеру.

— Ты… думаешь неправильно, — с поразительной четкостью произнёс он. — Очень… очень стар. Не измениться. Думаешь неправильно!

Он тревожно посмотрел на Фаулера, и тот в ответ уставился на Нормана, ища в его глубоко посаженных глазах ключ к смыслу, скрытому в запертых камерах черепа.

— Думаю неправильно, — откликнулся Фаулер. — Очень… стар? Не понимаю. Или понимаю? Ты хочешь сказать, что мой разум утратил гибкость? — Он вспомнил мучительный момент, когда все процессы в мозгу будто пытались повернуть вспять. — Но тогда же он вообще не будет работать!

— Ага, — уверенно заявил Норман.

— Но если я слишком стар…

К возрасту это не имело никакого отношения. Не так уж стар был Фаулер. Просто все его мысли остановились, когда появился Норман. Он глубоко увяз в потворстве своим прихотям, и сейчас его мозг отказался принимать ответ, предлагаемый тюрбаном.

— Я не могу измениться, — в отчаянии выкрикнул он Норману. — Если бы я додумался до этого, когда ты только пришёл, до того, как закостенел мой мозг…

Норман протянул тюрбан светящейся точкой к себе, и синеватый блик затанцевал на его лице.

— Этот будет работать, — сообщил он уверенно.

С запоздалой осторожностью Фаулер отодвинулся.

— Подожди-ка. Мне надо сначала узнать побольше… Как он действует? Ты не можешь сделать меня моложе, а я не хочу, чтобы над моим мозгом ставили эксперименты. Я…

Норман не слушал. Быстрым, уверенным движением он натянул электронный венец на Фаулера.

И вновь ощущение, будто какая-то сила рвет волосы, разрывает кожу, череп и мозг… А потом — на полу мгновенно сгустились тени, на секунду в восточных окнах блеснуло солнце — и мир погрузился во тьму. Тьма подмигнула, стала лиловой, багрово-красной, обернулась светом…

Фаулер не мог шевельнуться. Он отчаянно пытался сбросить тюрбан, но что бы ни приказывал мозг, это не вызывало ни малейшего отклика в скованном теле. Он все так же стоял перед зеркалом, и синий свет все так же многозначительно подмигивал ему. Но все двигалось так быстро, что он не успевал понять, свет это или тень, ни расплывчатых движений, отражающихся в зеркале, ни того, что с ним происходит.

Это было вчера, и неделю назад, и год назад — Фаулер точно не знал. «Ты не можешь меня сделать моложе». Он смутно помнил, как когда-то сказал эти слова Норману. Мысли лениво ворочались где-то в глубине разума, верхние слои которого что-то срезало один за другим, час за часом, день за днём. Норман мог сделать Фаулера моложе. Мог сделать и делал. Норман тянул его назад в то время, когда мозг Фаулера был достаточно гибким, чтобы магический тюрбан открыл ему дорогу к гениальности.

Расплывшиеся пятна в зеркале — это люди, двигающиеся с нормальной скоростью — он сам, Норман, Вероника — вперед во времени. А Фаулер возвращался в прошлое, никем не замеченный. Однако дважды он видел, как по комнате проходил Норман, нормальным шагом. Похоже, что-то искал. На глазах у Фаулера Норман залез рукой за подушку на стуле и вытянул помятую папку для бумаг — ту самую, за которой Фаулер когда-то послал своего пленника, и тот исчез из запертой комнаты.

Значит, Норман и раньше путешествовал во времени. То есть его способности еще более велики и невероятны, чем думал Фаулер раньше. И теперь он, Фаулер, станет таким же могущественным, когда в голове у него снова прояснится и прекратится это слепящее мерцание.

Ночь и день мелькали, словно взмахи черного крыла. В точности как описывал Уэллс. Взмахи, которые гипнотизировали крыла. Взмахи, которые оставляли Фаулера ослепленным и оглушенным…

Норман с папкой в руках поднял голову, и на мгновение Фаулер встретился взглядом с его отражением в зеркале. Потом Норман отвернулся и ушел в другое время, к новой встрече, которая затем приведет к этой же, и так раз за разом по сужающейся спирали, суть которой не понять никому…

Это не имело значения. Важно было только одно. На мгновение ясность мысли почти вернулась к Фаулеру, и он уставился на свое отражение в зеркале. Его лицо было так похоже на лицо Нормана…

Ночь и день взмахами крыла проносились мимо, а Фаулер стоял в этом безвременье беспомощный, неподвижный. С ужасом глядя на свое отражение в серой дымке утекающего времени, он знал, кто такой Норман.

Но потом его одолел милосердный сон, и больше Фаулер ничего не знал.