Никита Калинин - Ловчие

— Эй!..

Даже не знаю, кто опешил больше: я или вынужденный резко остановиться бильвиз. Гера шагнул к самому краю устланного сухой травой и колосьями кратера и — кто бы сомневался! — сразу извлёк меч. Странно, но его оружие было другим. Меньше и тоньше, оно не имело нашего герба в месте, где рукоять переходила в клинок, как моё.

— Покорись! Именем рода Велес, я, Герман… — он запнулся, словно сходу не придумал себе громкое прозвище, а собирался он сделать именно это. — Приказываю тебе — покорись!.. — и шагнул вниз.

Пафосом заложило уши. Сказать, что я охренел от такого поведения пацана — не сказать ничего. Он что, в приставку переиграл? Решил, что у него где-то вторая-третья жизнь завалялась? Но при взгляде на серпы было не до смеха. Бильвиз вдруг подобрал их по-скоренькому, как втянул или под листья упрятал, а сам — невинный, маленький и дряхлый дедулечка, чёрными глазками хлопает и даже дрожит вполне натурально. Э не, гастарбайтер! Не проведёшь! Я всё уже видел!..

Я пошёл вбок, чтобы окружить карлика, распылить внимание. Мечники из нас обоих были немногим лучше, чем воздушные гимнасты, но дед пообещал, что в случае чего — направит. И это, видимо, был тот самый случай, раз уж нам сразу сказали отходить. Дед перестраховывался. Да вот поздно теперь — только вперёд. Лишь бы не зарылся вконец поэтик. Лишь бы успеть отвлечь внимание бильвиза.

— В вашу душу мать! Я же говорил: не разделяться! И приказ покориться — не просто слово! — опять громыхал патриарх, и Гера приостановил наступление. А я наоборот ускорился. Ну не возвращаться же, когда почти уже зашёл во фланг карлику! — В приказ надо вкладывать жизненную силу! Чем больше, тем сильней выйде воздействие на сущность, ну а если не помогло — мечи. Я готов, малята. Навредить он вам не успеет — вмешаюсь. Пеленайте!

Некий азарт в голосе деда, видимо, и подстегнул Геру. Он как-то уж очень открыто и глупо двинулся вперёд с растопыренной пятернёй. Прям как дурачок из анекдота про “афтобус фтой!”.

Всё произошло слишком быстро. Мы все не успели: я — привлечь внимания карлика к себе, Гера докричать истинно джедайскую конструкцию “я приказываю тебе, покорись!”, а дед проявить себя. Бильвиз оказался расторопнее нас всех. Молниеносно метнулся к пацану, взрывая снопы жёлтых листьев и гнилых колосьев, стальные полумесяцы на его ногах сверкнули уже спереди, он наскакивал бойцовским петухом, которому нет дела до того, выживет ли он в конце полёта.

— Сука! — запоздало выкрикнул я, спотыкаясь на бегу.

Бильвиз, казалось, обиделся. Он стоял на пологом склоне своей ямы, звякая друг об друга серпами, крутился на месте и непонимающе вращал чёрными зенками. Геры не было. Только туманная щуплая фигура скользнула вбок. Талант! Гера использовал талант хмарника в самый последний момент!

— Покорись! — заорал я и вложил в приказ три деления жизненной силы из четырёх.

Но нихрена не произошло. Если не считать приготовлений карлика к прыжку в мою сторону. Три единицы! Сколько ж на тебя, гад, надо?! Я призвал меч, схватился за рукоять обеими руками, встал наизготовку и постарался успокоиться. Один удар. Нужен только один точный удар — снизу-вверх. И со мной дед — он не подведёт.

По спине тонкой струйкой спускался холодный пот.

Но бильвиз так и не прыгнул. Он вдруг закатил глаза и расплылся в дурацкой улыбке, будто кто-то принялся чесать ему кожу головы той бессмысленной и беспощадной китайской штучкой со множеством гнутых спиц. А позади материализовался Гера. Он держал карлика за голову. Смотрел на него повеливающе-снисходительно, как старый опытный кинолог на массивного, недоброго, но всё же щенка питбуля. Я не поверил и проморгался. А когда бильвиз начал таять и втекать в глаза Геры, даже не разобрал, что сказал патриарх.

— Ещё, — поэт дышал, как загнанный. — Я хочу ещё! Только давай теперь тебе! Это… это так…

Улыбка его была по-нехорошему азартная, злая. Я помотал головой — нет, мол, хватит на сегодня. Минуты на дне этой компостной ямы мне хватило выше крыши. Гера спорить не стал, утерев героический нос и вороша остриём своего меча тлеющие на глазах листья. Он дрожал весь и постоянно озирался, облизывая бледные губы, как если бы принял каких-то наркотиков. И всё ещё дышал как после кросса.

Когда мы возвращались, Дух снова дёрнул нас куда-то в сторону, но уже не так явно, лениво даже, мы и направление-то не совсем поняли. А чаща, дремучий корявый лес, шептал вслед что-то неразборчивое, но больше не освистывал порывистым ветром. Давно покинувшие эти места хозяева вернулись, и он принял это.

Под нами проявились доски, на них стол и стулья, в нос ударил запах трав, и стало тепло. Дед ходил туда-сюда: маленький и белый весь в этой своей рубашке с вышарканным ремнём и каких-то невообразимо старых шароварах. Этакий оживший полураскрытый сверху мешок муки с ногами и противоречивым, осуждающе-одобрительным взглядом.

Катя, с глазами в поллица, сидела за столом и молчала. Рядом с ней таращилась на Геру Иго, словно вместо поэтика из сферы сущностей со мной вернулся Джастин Бибер. Усталость как-то накатила враз, придавила. Я покачнулся и сел на лавку. Выдохнул.

— Де! А я тебе говорила, кто это! — урезонила Иго. — Говорила? Говорила, что это бильвиз?

— Да как ты видеть-то можешь?! Ты не должна видеть так глубоко!

— А я вижу! — огрызнулась девочка и мельком показала язык. Раздвоенный и острый.

— Я… я еле сообразил! — выдавил всё ещё задыхающийся поэт. — Простой туман-то ему что! А вот второй талант хмарника — ваще зачёт! Видел, как я? Фау — и нет меня! А за голову я его как взял, видел? Дёрнуться не успел!

Я отхлебнул воды. Достал сигарету, спички, чтобы выйти на крыльцо… и меня осенило.

— Стоп. Какой нафиг второй талант?

Гера, какой-то бледный очень и с поволокой на глазах, медленно уселся на пол. Иго поднесла ему тёплого чаю, тот отпил и уставился на меня, будто это я фигню какую-то сморозил, а не он. Как он мог использовать второй талант хмарника, если получил саму сущность только пару дней назад? И я точно знал, что он не тренировался.

— Такой, — пожал плечами Гера, провалился в храм и, видимо, процитировал с постамента хмарника: — Ловчий превращает своё тело в туман. Одна затраченная единица жизненной силы — десять секунд времени. А первый… — он глубоко, со свистом каким-то вдохнул и на одном этом вдохе продолжил: — Ловчий создает вокруг себя туман, видимость для членов его рода сохраняется… и…

Но не договорил. Схватился за горло, потом принялся стучать по груди, как если бы поперхнулся. И никак не мог по-человечески вдохнуть. Мы все вмиг оказались рядом.

— Что? Что такое? — спросил дед и вдруг отпрянул, поднялся, словно бы догадался, в чём дело. Или вспомнил.