Федор Вахненко - Последний рубеж

– Знаешь, мотать портянки еще надо уметь, – парировал бродяга.

– Знаешь, – передразнил его снайпер. – Учиться никто не запрещал. Понял?

– Так, – вклинился однорукий. – Отставить разговоры! Ты, – в чем-то вымазанный палец сержанта указал на Седого. – Ты – не боец, ясно тебе? Ты – наша премия. За каждого из списка дают премию. Так что радуйся, что ты живой, мясо. Пойдешь так. Разотрешь ноги – твои проблемы, ясно?

– Ага, – угрюмо отозвался скиталец. Премия, значит?

Черные на каждом углу кричали: «Мы – не сталкеры!» Для них поиск артефактов был не смыслом жизни, а необходимым злом, без которого в Зоне попросту не продержаться. Сталкеры были для бойцов «Рубежа» низшими существами. Мелочными и жалкими недочеловеками, которых заботила только собственная шкура. Ничтожными созданиями, которые боялись отдать жизнь за правое дело и были неспособны посвятить себя защите внешнего мира от враждебных обитателей Зоны. Но где-то там, глубоко в недрах своей гнилой души, рубежники все равно оставались сталкерами. Как и все, они начинали с поиска артефактов. Как и все, они подсели на самый тяжелый наркотик этого мира: жажду различных благ, будь то деньги или дополнительное снаряжение. Неутолимую жажду, которая рано или поздно проникает в голову каждого бродяги. Проникает – и надежно закрепляется, впиваясь в пульсирующую мякоть мозга своими маленькими хоботками и настраивая скитальца на новый лад. И с той самой минуты единственной целью в жизни бродяги Зоны становится обогащение…

– Да ну вас с вашими портянками… – одними губами произнес Седой. Стянув с плеч полупустой рюкзак, он выудил из поклажи чудом уцелевшую флягу с водкой. Бродяга уже хотел было отвинтить крышку, но его остановил грозный выкрик сержанта, сравнимый с раскатом грома в сухую, не предвещавшую беды погоду:

– Стоять! Это еще че такое?! Это водка?!

– Водка, – кивнул сталкер, непроизвольно вздрогнув.

– Отставить водку! – прорычал однорукий. – Сто грамм перед едой, больше – премиальные. Усек?!

– Усек, товарищ сержант, – угрюмо откликнулся скиталец, пряча флягу обратно в рюкзак.

– Граждане алкоголики и тунеядцы… – посетовал командир отряда.

Несколько секунд он провел в тишине и спокойствии, жуя губу и, очевидно, что-то обдумывая. А потом его как будто кипятком ошпарило – дернулся, спохватился и закричал:

– Шум, че со связью?

Но ответа не последовало.

– Шум? Шумейко! Куда этот урод делся?! Только что тут был!

– Да не ссы, товарищ сержант, я тут! – отозвался пулеметчик из-за дерева слева от командира. – Отлить пошел!

Покончив с малой нуждой, боец «Рубежа» показался на глаза разгневанному Дзержинскому. В течение следующих двух-трех минут однорукий высказывал подчиненному все, что о нем думал, особо не стесняясь в выражениях и буквально бомбардируя Шума четырехэтажной руганью. С честью выдержав настоящее цунами помоев, рядовой поспешно извинился за самоволку и схватился за закрепленную на разгрузке рацию.

– База, прием. База, как слышно? База, вашу ж мать?! Не, товарищ сержант. – Пулеметчик разочарованно покачал головой. – Глухо, шо в танке. Нормальную связь зажали, гондурасы… Крысы штабные.

– Сам ты крыса, – огрызнулся Дзержинский. – Командованию виднее. Так что закрой свой гребаный хлебальник – и чтоб я больше такого не слышал, усек?

– Усек, товарищ сержант… – угрюмо кивнул пулеметчик.

– Так… – протянул сержант, задумчиво почесав подбородок. – Кожевников, Караченко! Чешите сюда! Значит так, бойцы: щас берете вторую рацию – и минут пятнадцать трындуете четко вперед, ясно? Вдвоем быстрее, чем всей толпой.

– Товарищ сержант, – почесав затылок обломанными и грязными ногтями, обратился к старшему Седой. – А какая нахрен разница? Шо двое, шо пятеро. Аномалиям положить…

– Отставить, сука! – взорвался Дзержинский, просверлив нерадивого подчиненного взглядом. И в его глазах среди бушевавшего красного моря злости сталкер увидел маленькие ростки черного страха. Пространственная аномалия. Вот чего боялся однорукий рубежник. Он боялся закончить, как напарники того бродяги-каннибала. Боялся быть убитым своими же, быть съеденным на ужин. И эта боязнь толкала его на поспешные, необдуманные решения. В тот момент Седой понял: сержант Дзержинский не был прирожденным командиром. Он был человеком, пробившимся к этой должности через чужие трупы. Он умел предавать, умел сдавать товарищей командованию, возможно, умел убивать. Но он не умел сохранять хладнокровие и трезвый рассудок во что бы то ни стало. Такой командир рано или поздно загонит своих людей в могилу…

– Пошли, – бросил Карач, толкнув Седого в плечо. – Вдвоем правда быстрее.

– Да ни хрена не быстрее, – удрученно ответил тот.

Рубежник не удостоил сталкера ответом. Приняв из рук пулеметчика Шума запасную рацию, он махнул бродяге рукой.

– Рюкзаки скидывайте, – приказал Дзержинский. – Налегке пойдете. Так быстрее.

– Да не ссы, Феликс, – ухмыльнулся Карач. – Не кинем…

– Рюкзаки на землю! – прорычал сержант. Пальцы его единственной руки намертво вцепились в рукоятку АКСУ, висящего на перекинутом через шею ремне. Пулеметчик навел на Седого свой РПК-74. Даже Иванцов вмиг перестал свистеть, перехватив СВД и утопив приклад в плечо. Они оба были на стороне однорукого. Потому что тоже боялись. Боялись, что разведчики найдут выход из леса и не вернутся за ними. Боялись, что лазутчикам попадется тот самый идеальный серый шар – краеугольный камень истории о пространственной аномалии. Боялись – и потому решили оставить своих товарищей без провизии. Ведь те не смогут далеко уйти без еды и воды.

– Ладно, – выдохнул Карач, подняв руки вверх. – Порядок, мужики. Оставим рюкзаки.

Расстегнув карабин на груди, черный стянул лямки, и его поклажа шлепнулась в траву, будто мешок с картошкой. Недолго думая, Седой последовал его примеру. Другого выхода у него все равно не было – обстановка накалялась с каждой секундой и в любой момент грозила обернуться перестрелкой…

Нет. Не перестрелкой.

Расстрелом.

Сталкер и Карач ничего бы не успели сделать. Их бы превратили в решето, заклеймили как предателей, обобрали и бросили на поживу мутантам. Так что единственный способ пережить этот день – выполнять приказы.

– Не подведи, Саня, – почти выплюнул Дзержинский.

– Не ссы, Феликс, – отозвался Карач. – Не кинем…

Повернувшись к сержанту спиной, он сделал пару шагов и вдруг застыл на месте.

– Тьфу! Чуть не забыл! – спохватился рубежник и в один прыжок оказался возле своего рюкзака, так и оставшегося лежать в траве. Расстегнув молнию, черный бесцеремонно вытряхнул содержимое поклажи в траву. Осмотрев рассыпанное перед ним добро, боец группировки выхватил из общей кучи темно-зеленый бинокль с тонким ремешком. Прибор однозначно переживал не лучшие дни: весь его корпус был испещрен царапинами, как обычно покрыто шрамами тело умудренного годами воина древности, а на одном окуляре виднелось, словно бельмо на глазу, засохшее коричневое пятно: не то жир, не то грязь. Но устройство свое еще не отслужило, поэтому незамедлительно перекочевало на шею бойца. Собрав свои пожитки и застегнув рюкзак, Карач поднялся на ноги и двинулся в путь. Седой пошел следом, держась от него на расстоянии двух-трех метров.