Федор Вахненко - Последний рубеж

– Порядок, – неуверенно передал боец «Рубежа». – Товарищ лейтенант, где… Где точка сбора?

– Сбор у казарм. Прием? – В этот раз слова лейтенанта смешались с противным, щелкающим гулом, резавшим слух похлеще любого пулемета. Нет, решил сержант, это все-таки не галлюцинация…

– Принял, товарищ лейтенант.

– И, сержант… Докладывать о любой, подчеркиваю, любой подозрительной активности. Прием?

– Принял, товарищ лейтенант. Принял… – повторил Дзержинский и спрятал рацию в пустой карман разгрузки – благо хоть жилет с него снять не успели.

Кряхтя, сержант поднялся, сделал осторожный, неуверенный шаг вперед. Затем второй, третий. На четвертом шаге черного немного мотнуло влево. Плохо дело. В таком состоянии особо не повоюешь. Оставалось надеяться, что по пути к казармам не придется вступать в бой…

Но не успел битый «Выхлопом» боец выйти на улицу, как столкнулся с первым серьезным испытанием: с лестницей. По ней сержант спускался медленно, подолгу собираясь с силами, как будто его окружало аномальное поле, полное жмущихся друг к другу ловушек всех форм и размеров. Единственная здоровая рука что было сил сжимала усеянные бурыми пятнами перила, не давая накатывавшему волнами головокружению сбросить Дзержинского вниз. Широко раскрытый рот большими порциями хватал воздух, пытаясь успокоить неистово бьющееся сердце, а в мозгу крутилась, как заевшая пластинка, одна-единственная мысль: «Скорее бы! Скорее бы эта лестница закончилась!» И когда его желание было наконец удовлетворено, рубежник испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Запрокинув голову, сержант радостно закричал во всю мощь своих легких, чувствуя себя так, будто ему только что объявили о выигрыше в лотерее на миллион долларов. Заметно приободрившись, Дзержинский перелез через дыру в стене и подошел к пустому дверному проему. Выглянув на улицу, осмотрелся и убедился в отсутствии видимой опасности. Перешагнул порог, на всякий случай держа пулемет наготове, и…

И упал на колени, застонав от прострелившей висок резкой боли. Отдышавшись, привычно просканировал все вокруг и только потом поднялся. Вытащив из закромов памяти примерную карту базы, боец попытался прикинуть, в каком направлении идти. Так. Если он все правильно помнил, то сейчас он находился где-то на границе территории клана и ничейной земли – части Заводища, на которой все еще царила Зона. Значит, казармы были в…

Где-то вдалеке ритмично разорвали воздух три выстрела. Судя по звуку, автомат Калашникова. Значит, бой за Заводище продолжался – мутанты после «Выхлопа» были, что сонные мухи, и не решались близко подходить к лагерям своих соперников в жестокой борьбе за выживание. Так что сомнений быть не могло: это выжившие охотники за артефактами покинули надежные подвалы и снова ринулись проливать кровь бойцов «Рубежа». Значит, нужно спешить.

Сержант Дзержинский скорчил задумчивую мину, пытаясь припомнить, в какой стороне располагались бараки. Ну, давай, торопил он себя, думай, думай! Может, на юго-западе? Или на юго-востоке?

Да, точно, на юго-востоке! Совсем недалеко! Чуть побродить между низенькими, приземистыми постройками – и казармы окажутся прямо перед носом. Дорога длиной в пять минут, если не меньше, – в конце концов, на базе «Рубежа» отродясь не водилось ни одной аномалии!

Нет, осекся однорукий. Не пять. Учитывая его теперешнее состояние, не меньше десяти, а то и все пятнадцать. Долго, конечно, но другого выбора нет. Сержант-калека нужен своей группировке – и поэтому он обязан добраться до казарм во что бы то ни стало.

Ухо Дзержинского уловило какой-то шум в двухэтажке на десять часов. Разговоры на повышенных тонах, какая-то возня. Сталкеры, решил сержант. Определенно сталкеры.

Подняв пулемет на уровень живота, однорукий хотел было дать по обозначившим себя скитальцам длинную очередь, но правая нога рубежника вдруг подломилась, и он грузно повалился наземь. Затылок глухо клацнул об асфальт, перед глазами все поплыло.

Да, боец из Дзержинского сейчас не лучше, чем из землетруса домашняя зверушка. Все-таки стоило отсидеться в том здании и восстановить силы, а не столь опрометчиво бросаться в вылазку. Как любили говорить суеверные бродяги, Зона в принципе не любит опрометчивых. А если Зона кого-то не любит – значит, она рано или поздно от него избавится.

– Феликс? – донесся до ушей сержанта хорошо знакомый голос. – Феликс, ты там живой?..

– Живой… – с трудом выдавил из себя однорукий. – Живой, сука…

В его поле зрения показалась размытая фигура с блестящими кляксами черного скотча на руках. Дзержинский не сразу смог разглядеть лицо присевшего рядом с ним человека, но ему это и не требовалось. Сержант и так знал, кто пришел за ним. И поэтому, когда рядовой Караченко протянул ему руку, калека с радостью принял помощь товарища по клану. Опираясь на брата по оружию, однорукий поднялся и поковылял к зданию, которое чуть было не разворошил длинной очередью.

Внутри сержанта ждали еще четыре человека, которые по воле случая собрались в одном подвале, спасаясь от «Выхлопа». Там был рядовой Ершов, ищущий обезболивающее, чтобы притупить боль, разъедающую покрытый кровавыми разводами глаз, поврежденный осколками кирпича. Там был сержант Желиба, перематывавший рассеченную голову бинтом; незнакомый Дзержинскому боец, массировавший перетянутую жгутом ногу. И, разумеется, там был Шум, потиравший ушибленную челюсть. Шум, на шее которого висел снятый с командира автомат. Шум, под ногами которого лежал выпотрошенный рюкзак якобы покойного старшего.

– Идиот гребаный! – выпалил Дзержинский. Не успел Караченко среагировать на прогремевший прямо над ухом крик, как однорукий сержант оттолкнулся от своего подчиненного и схватился за пулемет. Но прежде чем он смог навести оружие на оцепеневшего Шумейко, его висок снова воспламенился болью, отправив калеку на пол. Спохватившись, Карач вырвал РПК-74 из ослабевших пальцев Дзержинского, стащил с шеи инвалида тактический ремень – и отбросил ствол от греха подальше.

– Это… Это как вообще? – опомнившись, залепетал Шумейко. – Он… – Пулеметчик указал на лежащего командира. – Он же под «Выхлопом» был, какого хрена? Так… Ну… Ну не живут после этого! Не живут!

– Живут, – поправил его сержант Желиба. – Редко и мало, но живут. Я слышал, это из-за каких-то… В общем, что-то с нервной системой. Или с мозгом. Не помню. Главное, что живут. Такое редко встречается, но… Бывает. Млин… Вообще, я слышал, после такого по полдня в отрубе лежат. А этот… Эх, Толик, везучая же ты скотина… – Губы рубежника расплылись в искаженном подобии улыбки.

– Охренеть, каждый день что-то новое… – пробормотал Шум, с трудом веря собственным ушам. А потом его взгляд как бы невзначай упал на лежавший в пыли РПК-74 – и черный мигом потерял к разговорам всякий интерес.