Семён Афанасьев - Не та профессия-0 [СИ]

— И то, и другое, — кивает Пун. — И даже не скажу, что важнее из этих двух пунктов. Хотя есть ещё и третий.

— По двум пунктам согласен. Какой третий?

— Причастность к общему роду занятий, которая требует большого психологического и физического напряжения, вызовет сильный эмоциональный перегрев у курсантов. — поясняет Пун. — Скажу больше. Все физические нагрузки за много поколений подобраны так, что психика обучаемого напрягается до предела. Не успевая за время короткого ночного сна — единственный перерыв на отдых — возвращаться в ресурсное состояние. Если мы лишим их возможности сбрасывать психологической напряжение, например, поделившись с близкими и получив от тех маркеры сочувствия в мозги, это эмоциональное напряжение потом, при опытном инструкторе, достаточно легко трансформируется в командный дух. Которого здесь, судя по увиденному мной лично за сегодня, явно не хватает.

— Хм, секунду, перевариваю, — Декан чертит на листке карандашом ряд каких-то последовательных загогулин, видимо, из разряда медицины. Потом зачёркивает пару и приписывает три новых. — Может сработать, — удивлённо поднимает бровь Декан. — Неплохо придумано.

Пун едва заметно ухмыляется уголком рта на долю секунды.

— Итак, первый пункт приказа — объявляем подготовку специальной и засекречиваем. При этом никому не доверяя и регулярно проверяя всех подряд на предмет неразглашения. Я вас правильно понял? — Декан что-то быстро набрасывает карандашом на языке, которого я не знаю. Впрочем, возможно, это просто какой-то из вариантов стенографической скорописи.

— Так точно. И второй пункт. Ввиду специфики подготовки, на время обучения в обучаемом подразделении действуют только уставы погранвойск.

Декан секунду молчит, потом вопросительно поднимает бровь, глядя на Пуна.

— Я дворянин совсем недавно, господин Блэкстер, — ничуть не смущаясь, спокойно поясняет Пун. — Всех заморочек не знаю. Атени вон рассказал, на него пятеро дворян ночью чуть не с топорами лезли. Бог его знает, какие черти начнут гулять в голове у обучаемых, когда им придется пахать на результат. Я, не зная дворянских правил, могу что-то не так организовывать в процессе обучения. Если оставить хоть малейшую лазейку для дворянских кодексов чести и прочей чепухи, бесполезной в эффективном учебном процессе. Мои извинения, господин Декан, — Пун прикладывает правую руку к сердцу и проникновенно смотрит на Декана, салютуя левой рукой, в которой держит чашку с кофе.

— Да без проблем, — хмыкает Декан. — Мы сейчас не в Собрании…

— А вот как эффективно организовать процесс обучения в условиях казармы, где единственным законом является Уставное Право Погранвойск, я знаю очень хорошо. — продолжает Пун. — Потому, если нам нужен эффективный результат за кратчайшие сроки, предлагаю создать ту среду, которая для этого результата будет самой питательной. Это — наши Уставы погранвойск.

Видимо, Пун на сложные темы мыслит на своём родном языке. А потом переводит себя на наш дословно. Я его понимаю за столько лет без проблем и искажений, но не уверен, что Декан тоже:

— Господин Декан, если хотите, поясню, что имел в виду джемадар Пун, — вежливо предлагаю.

— Да я понял, спасибо, — продолжает что-то писать Декан. — Принимается, — поднимает он глаза на нас с Пуном. — На подготовку приказа мне нужно около пары часов. Атени, какая будет пара через два часа?

— К тому времени окончится специальная медицина и дальше по расписанию идет класс КорИна.

— Отлично. Джемадар, тогда через два часа в классе КорИна? Атени покажет, куда идти, — на этом месте Декан встаёт и протягивает нам по очереди руку.

Впрочем, кофе тоже закончился.

Мы выходим из кабинета Декана, и я спрашиваю Пуна:

— А ты где вещи-то оставил? — собираясь помочь с переноской. Но, видя его странное выражение лица, начинаю нервничать, — Только не говори, что малый рюкзак за спиной и всё?!

— А зачем мне больше? — картинно ухмыляется Пун, — Мне этого хватит.

— Пун, не дури. Вещи где?

— Да отвяжись ты, нет вещей! — взрывается Пун. — Мне же выплатили и за присвоение звания, и за мой КРЕСТ, и за переезд к новому месту, и на обзаведение на новом месте. В сумме — трёхзначная цифра…

— Неплохо офицеров кормят, — присвистываю. — но всё равно не понятно. Зачем шмотки проё… Ну ты понял.

— Вот ты тормоз… Там у меня обычная форма была. Я только джемадарские нашивки прилепил. Там — все свои, перед кем в горах выделываться? — Пун смотрит на меня, как на дурачка. — А тут, в свете сословных понтов, нужен уже офицерский крой. Да и не абы какой… А где бы я там новую форму брал? Да ещё в той спешке, в которой меня сюда дёрнули?

— Блин. Не подумал… Прости. Никак не привыкну, что ты уже офицер.

— Не парься, — Пун хлопает меня по локтю, — не для тебя. Это я для них офицер… — он кивает на группу первокурсников, уныло бредущих с физкультуры в сторону учебного корпуса. — Ну и я навёл справки; ты тут, говорят, как сыр в масле. Я подумал, что если тебя одели-обули, то и мне что-то подберут. Опять же, не ясно было, получится ли наш Устав провести, как единственный. Соответственно, какую форму искать: нашу или местную .

— Понял, можешь не продолжать. Да, это я затупил…

— Ну, вот тут и обитаем, — показываю Пуну кубрик. — Только ключ один, эта пластинка дурацкая. Правда, «батя» говорил, можно ещё сделать.

— Уоррент, что ли?

— Он. Плюс ещё одна кровать тогда нужна, для тебя.

— Ну пошли к нему. И знакомиться, и договариваться, — Пун достаёт из своего мини-рюкзака два холщовых свёртка и поясняет, — Шнапса он не будет, ты сам сказал. Здесь — наши орехи и наш мёд. Тут они, говорят, в цене. Да и редкость. Веди.

Уоррента находим на обычном месте, за столом, где он — успеваю увидеть лист до того, как он его переворачивает при нашем появлении — продолжает кропать «Положение о медобслуживании нижних чинов и членов семей».

— Батя, знакомься, мой напарник. И бывший, и теперь. Правда, ещё и начальник по совместительству.

— Пун, — не чинясь, подаёт Пун руку уорренту, не дожидаясь, чтоб тот встал. — Пожалуйста, не вставайте. Это вам, — и он быстро разворачивает холщовые мешочки на столе.

Из одного высыпаются белые, как снег орехи. Из второго Пун извлекает пергаментный свёрток, который сразу начинает неповторимо пахнуть горным мёдом, — горный. У вас такого нет.

— Да у нас вообще никакого нет, — степенно улыбается уоррент. — Зимой все пчёлы помёрзли в тот год. Ну, присаживайтесь, коль пришли! За мёд — отдельное спасибо, — добавляет уоррент через две секунды, которые он с явным удовольствием нюхает пергаментный свёрток, переданный Пуном. — Я Вальтер, — с запозданием отвечает он Пуну.