Валерий Гуминский - Оазис

Теперь люди, с которыми мне придется жить долгие…ну, пятнадцать лет пусть чужой дядя сидит, а я найду возможность отсюда слинять при первой же оказии!

— Еще одного «снежка» пригнали! — с дальней шконки поднялась голова баклажанного цвета. Худощавый потомок погибшей Африки с хищным взглядом на добродушном, казалось бы, лице, с толстыми губами и пухлым носом смотрит на меня с настороженным любопытством. По мне, так все они на одно лицо. — Кто таков, приятель? Проясни!

— Черный Археолог, братан, — я не торопился проходить дальше невидимой линии, очерченной для новичков в двух-трех шагах от входной двери. — Слыхал о таком?

— Не-а, ни разу!

— В уши долбишься, значит, — я потерял интерес к баклажану.

— За что упекли, Археолог? — скрипнули пружины другой кровати. Смуглолицый, похожий на мексиканца, парень с живописными татуировками на щеках и шее, скинул ноги на пол, и кошачьим шагом приблизился ко мне.

Стою спокойно. Это такая же сявка, что и первый, только рангом чуть выше, приближен к смотрящему по «хате». А тот еще не вышел на сцену. Лежит себе в великой задумчивости, пялится в потолок.

— Не хотел делиться с властями своими находками, — я пожал плечами, внутренне держа себя в готовности. Несмотря на магические блоки, отношения между сокамерниками не входят в программу лояльности. Кто знает, в каком ключе будут развиваться события? Вон и баклажан, обиженный моими словами, смотрит с желанием перегрызть мне глотку. Хрен знает этих ребят. Какой у них статус? Имеют ли влияние на других заключенных?

— Завалил, небось, кого? За такую туфту на каторге не закрывают, — скривил губы мексиканец.

— Не без этого, — спокойно смотрю в чужие глаза. — Исключительно в целях самообороны. Пара мутных типов и легавые в придачу.

Собеседник хохотнул.

— Сегодняшний этап из Мемфиса — ваш?

— Ага, — нисколько не удивился осведомленности каторжан.

— Ну, проходи, чего порог топчешь? — парень посторонился, пропуская меня к свободной кровати, на которой лежал свернутый матрац. Соседом моим оказался мужик с потемневшей кожей. Но это был белый, настоящий белый, пусть и критически загорелый на местном солнце. Вот он излучал мощную ауру опасности. Кажущаяся расслабленность во всем теле могла обернуться проблемами для тех, кто игнорировал свои внутренние звоночки об опасности. А в моей башке не звоночки «тилимкали», а настоящий набат гудел.

Нарочито небрежно раскинул матрац и скептически посмотрел на голую подушку и одеяло. И как мне спать без постельного белья?

— Перед обедом принесут, не дергайся, — бесцветным голосом проговорил сосед, закидывая ногу на ногу. — А где твои шмотки? Отобрали что ли?

— Меня в дороге взяли, — неохотно пояснил я, присаживаясь на скрипучую шконку. — Сутки в обезьяннике, приговор шерифа и сразу же «адская Мэри». Даже побриться не успел. Да еще ночь в дороге, дилижанс сломался. Ночевали в заброшенном поселке.

— Ого! — мексиканец рухнул на свою кровать, отчего пружины жалобно застонали. — Это где?

— В сорока милях отсюда. Даже не знаю, что за место. Церквушка там стоит заброшенная.

— Почему заброшенная? — удивился баклажан, тоже навостривший уши. — Это же поселок отца Фердинанда! Там люди живут!

— Нет уже никакого Фердинанда и людей, — пояснил я. — Сожрали их. Мы закрылись в церкви и переждали там опасное время.

Рассказывать о морфах, осадивших нас в поселке, я не стал. Все равно потом узнают. Не стоит сейчас из себя героя строить.

— Твою хреновую задницу! — выдохнул африканец. — Как же так?

— Да вот так, — ответил я.

Белый мужик с ухмылкой посмотрел на мой желтеющий «бланш» под глазом, но еще внимательнее — на старый шрам. Потом протянул руку, заключая тем самым негласный пакт о содружестве. Набат слегка притушил свои вопли в голове, в отличии от меня. Незнакомые люди всегда вызывают опасение, а в таких закрытых местах — тем паче.

— Меня Канадцем кличут, — представился он. — Я в этом муравейнике главный. Будешь держаться моих правил — уходить отсюда не захочешь. Стены толстые, решетки хрен выдернешь, охрана с пулеметами кругом. Ни одна тварь не прорвется.

— У меня как бы другие планы насчет проживания, — вежливо ответил я. — Так ты пахан, или просто смотрящий за «хатой»? Что-то не могу въехать.

— Под ним вся секция, — ответил мексиканец. — Сообразил, снежок?

— Если хочешь, называй меня Папой, — кивнул без тени усмешки на лице Канадец. Его палец, описав дугу, уперся в черного парня, жаждущего моей крови. — Этого гуталинового мальчика кличут Губастый Джок. Ну, мы его зовем попроще: Джок. Так ему нравится больше. Мой лучший напарник на выездах. Прикрывает спину. И я ему доверяю, как никому другому. Не вздумай, Археолог, клин вбивать между нами.

Джок вскинул руку со сжатым кулаком, словно салютуя словам Канадца. Меня он облил презрительным взглядом. По мне, так я бы его Губастым называл. Вон, какие вареники отрастил, шлепают друг о друга.

— Наш мексиканский друг — Бурито, — представил последнего жильца камеры мужик. — Хитрожопый малый. Ты с ним в карты не играй. И никогда не спорь попасть из револьвера в «десяточку» пять раз подряд. Он однажды песчаного волка завалил двумя выстрелами в гребанные бельма. Спас ребят от смерти. Ну… Тебя мы посмотрим, оценим.

Канадец хрустнул пальцами, забавно пошевелил бровями. Бурито заерзал на своей шконке, словно ожидал продолжения. И оно последовало.

— Как я понял, тебя не просто так посадили к нам? — спросил сосед. — Ты в курсе, что мы иногда выходим из Каньона в «заповедники»? Решил по программе лояльности скостить себе срок? Сразу предупрежу: если хочешь схитрить и на чужом горбу в рай въехать — не прокатит. Мы гниль за пять миль чуем. Дашь слабину — выпнем из нашей группы. Готов марать дерьмом свои штаны на каждом выходе?

— Если это поможет мне освободиться — готов, — без тени улыбки сказал я. — Не ищи во мне лоха, Канадец. Я в этих «заповедниках» побывал побольше вашего, и причем один, а не толпой. И зверья всякого повидал, не приведи Господь. Что ты мне тут лепишь? Испугать захотел? Пуганный на сто рядов.

Мой монолог привлек внимание баклажанного Джока. В его белоснежных бельмах появился интерес. Он даже перекинул руки из-за головы на грудь, скрестил их и стал ждать продолжения.

— Так ты из тех самых? — оживился Бурито. — Ну…которые артефакты воруют из-под носа правительства?

— Мы не воруем, а распределяем согласно желаниям остальных граждан, — напомнил я. — И — да. Я из этих самых.

— Зашибись, — Джок неуловимо изменил положение и уже сидел, оглядывая сокамерников. — Канадец, чуешь, чем пахнет?

— Я-то чую, а что сказал Галантини?

— Что сказал? — я поморщился, но все же решил лечь на матрас, подложив тяжелую, набитую перьями подушку под голову. Все тело болело, хотелось принять горизонтальное положение, чтобы отойти от поездки. И спать. Сон минут этак на шестьсот. — Сразу предложил вступить в программу лояльности, на что я согласился. Потом поставили блок в мозгу.