Александр Михайловский - Похищение Европы [СИ litres]

– Связи нет, телефоны не работают… – со вздохом ответил муж. – Русские разбомбили телефонную станцию. Но я не думаю, что они могли пострадать. В районе, где они проживают, русские ничего не бомбили… Не думаю, что им что-то угрожает: в отличие от наших союзников, русские обычно не убивают женщин и детей.

Мы помолчали. В окно доносились чьи-то вопли, какой-то шум.

– Возьми себя в руки, дорогая, – сказал Миклош, – нужно быстрее собираться. Нам больше ни минуты нельзя оставаться здесь. Еще несколько часов – и тут будут русские… Я уже передал Салаши все диктаторские полномочия; но не думаю, что в условиях, когда вся наша армия под Дебреценом, а тут пустота, ему удастся задержать большевиков больше чем на полчаса. Официально мы едем собирать резервы – там, где их еще возможно собрать, но он понимает, что мы просто бежим. Наверное, жажда власти, желание хоть день, хоть час посидеть на троне и почувствовать себя владыкой Венгрии заставляют этого человека забыть об остальном. Но главное, что он будет сражаться и задержит русских настолько, что мы сможем удалиться на безопасное расстояние.

Я кивнула. Обвела взглядом стены дворца – такие родные, привычные, уютные – но уже не наши. Никогда мы больше не вернемся сюда… Никогда уже не будет у нас прежней жизни… Внизу, во внутреннем дворе, нас ждет машина, в которой сидит невестка с внуком и нехитрый багаж. Шофер лично предан нашей семье – он отвезет нас в Дьер. Там нас ждет самолет, на котором мы перелетим в Швейцарию, а уже потом – в Испанию и затем в Португалию…

Неожиданно остановившись на пороге, мой муж бросил последний взгляд на оставляемый нами дворец, вздохнул и произнес:

– А ведь я все-таки кое-чего добился. Поскольку я до самого конца оставался союзником Германии, Гитлер так и не ввел сюда своих черных жрецов, наши храмы не превратились в сатанинские капища, а венгерские девушки и девочки не стали пищей ужасного исчадия. Теперь, уходя из королевского дворца, я возлагаю обязанность защищать наш народ не на Ференца Салаши, который того же поля ягода, что и Гитлер, а на господина Сталина, пусть даже во всем остальном мы являемся врагами. – Тут его голос взлетел, стал громче и уверенней, приобретя какое-то торжественное, утверждающее звучание: – Я уверен, что он сохранит и преумножит наш народ, а народ, в свою очередь сохранит память обо мне. Аминь!

И, уже тихо, почти шепотом, склоняясь ко мне, он сказал:

– Пойдем, дорогая…

Мы уже спускались по ступеням, а отзвук его прощальной тирады все еще звенел в покоях опустевшего дворца; потерянной одинокой птицей он метался между стен, постепенно растворяясь в тишине покинутого дома…

Да, мой муж – он такой. Как часто он удивлял меня и восхищал какой-нибудь неожиданной стороной своей личности… Вот и сейчас – для того, чтобы произнести эту речь, которую никто не услышит, он задержался на несколько минут… и, возможно, эти минуты еще будут стоить нам жизни – но это было важно для него. Что же, я не говорю этого вслух, но надеюсь, что Венгрия сохранит память и обо мне. Видит Бог, мы с мужем хотели сделать как лучше, но получалось у нас откровенно плохо…

Я вздохнула. Украдкой я смотрела на своего супруга, погрузившегося в суровую задумчивость. При этом он все-таки не забывал бережно поддерживать меня под руку. Я смотрела на него с безграничной любовью, зная, что только он – моя единственная опора в этом неустойчивом, шатком мире… Он – моя, а я – его. И видя его резкий, точно высеченный из камня профиль на фоне задымленных улиц, я успокаивалась. Я начинала верить в то, что наша жизнь еще наладится. Только бы вырваться, поскорее вырваться отсюда…

17 мая 1943 года, 23:55. Венгрия, Будапешт .

Передовые отряды двух советских мехкорпусов подошли к Будапешту на закате. Они проделали более двухсот километров марша по дорогам, не встретив при этом серьезных заслонов венгерской армии. Марш в чистом прорыве, под всевидящим оком высотных разведчиков, предупреждающих о всевозможных неприятностях, был стремителен и неудержим. Только у окраины города советские механизированные части встретили слабое сопротивление. Курсанты военных училищ, городская полиция и боевики штурмовых отрядов фашистской партии «Скрещенные стрелы» – это было все, что новоявленный диктатор Венгрии Ференц Салаши мог бросить в бой на внешнем оборонительном обводе венгерской столицы, строительство которого было еще в самом начале.

Для советской мотопехоты и бойцов броневого десанта это сборное воинство и без дополнительных подкреплений было бы легкой добычей, но товарищ Ватутин выполнил свое обещание и прислал запланированный планерный десант с двумя тяжелыми саперно-штурмовыми бригадами. В сочетании с имевшимися в составе мехкорпусов тяжелыми артсамоходными полками эти бригады оказались просто сокрушительной силой. Чтобы преодолеть сопротивление, им потребовалось два часа на подготовку к атаке и пятнадцать минут боя, после чего самые упорные части противника (салашистские боевики) оказались уничтожены, а остальные защитники венгерской столицы беспорядочно отступили, прекратив сопротивление.

Впрочем, по-настоящему штурмовики могли разойтись только в том случае, если бы тут была битва в стиле сражения за Будапешт в нашей истории, когда в хорошо укрепленном городе заперлись двести пятьдесят тысяч солдат, в основном немецкие СС, при тысяче танков и нескольких тысячах орудий и минометах. Теперь подобная группировка численностью в триста тысяч солдат и офицеров застряла в двухстах километрах от Будапешта, но там она в стратегическом смысле никому не мешала. Будапешт же оказался чист от войск и пал после нескольких коротких стычек, а не после четырех месяцев ожесточенного сражения. Примерно так же в июне-июле сорок первого года немецкие танки и мотопехота входили в пустые советские города, потому что войска, которые могли бы их защитить, оказались блокированными в многочисленных котлах у западной границы. Но это уже совершенно другая история.

Последняя ожесточенная стычка, в которой бойцы саперно-штурмовых бригад применили свои умения, состоялась при захвате королевского дворца, иначе называемого Будайской крепостью. Но гарнизон дворца, на скорую руку сформированный Ференцем Салаши, оказался недостаточно многочисленным для сколь-нибудь упорного сопротивления: обстрел из тяжелых штурмовых орудий, короткий бой – и вот уже над крышей дворца заполоскалось красное знамя, а новоявленный венгерский диктатор оказался убит в бою. Одни считают, что это был жест отчаяния, другие, что этот человек просто не успел покинуть блокированный со всех сторон дворец и пал жертвой шального термобарического выстрела из подствольного гранатомета к АК-42. Иначе как могло получиться, что от вождя венгерских фашистов осталась только голова, левая рука и сапоги, причем последние нашлись на приличном удалении от остального? У саперов-штурмовиков на вооружении все самое лучшее и новейшее – вот и попал какой-то рязанский Вильгельм Телль гранатой из подствольника супостату в самое брюхо.