Константин Соловьев - Раубриттер (III. - Fidem)

Но «Серый Судья» никогда не разваливался. Он пер вперед с мрачной решимостью стального механизма, слепо выполняя волю своего хозяина и монотонно кляня ее же своим механическим голосом. Иногда Гримберту было почти по-человечески его жаль.

- Главный редуктор дребезжит, - вздохнул он, - И снова течет масло. Заменить бы поршни, да только где в этих краях найти приличную кузницу…

- Три дня марша без передыху любой доспех утрясут так, что гайки полетят, - проворчал Берхард, ведший мулов впереди, - Не сиделось тебе в Провансе, мессир? Девки там свежие и душистые, как сено, погреба ломятся от снеди, а дворяне ленивы и беспечны, как ожиревшие коты. Пора урожая наступает… Сколько подвод мы бы успели перехватить? Сколько пустующих замков тряхнуть? А тебя, значит, на север потянуло? Мощам святым поклониться? Ну вот и хлебай, что налито.

- Даже раубриттерам полезно помнить о своей бессмертной душе! – с улыбкой заметил Гримберт, - Чем тебе не нравится север?

Берхард нахмурился, помогая мулу за узду миновать глубокую промоину, образованную отпечатком чьей-то рыцарской ноги. Отпечатков было много, причем свежих, так что мулам приходилось несладко.

- Паршивый край, - буркнул он, - Холодно и мокро, что зимой, что летом. Все хиреет из года в год, земля преет и гниет, а солнца здесь и подавно сорок лет не видали. Как по мне, отсюда даже разбойники давно удрали без оглядки.

Гримберт смолчал, хотя внутренне был согласен с оруженосцем.

Дорога к побережью, по которой они спускались, была столь извилиста и крута, что он с трудом удерживал «Судью» от сползания на залитую жидкой грязью обочину. Еще недавно эта дорога была захиревшей горной тропой, но многие сотни ног, копыт и колес в короткое время превратили ее в нахоженную колею. Сколько людей прошло здесь за последние дни? Тысячи, судя по этим отпечаткам. Тысячи паломников, устремившихся на зов истинного чуда, пробудившегося в Грауштейне. Тысячи оборванных бедолаг, согласных идти на край света, лишь бы обрести милость Святого Лазаря. Но к ним Гримберт, в отличие от доспеха, жалости не испытывал.

В одном месте грязи оказалось столько, что ему пришлось смести бронированным плечом несколько сухих деревьев, чтобы Берхард смог соорудить из них небольшую гать. Это не улучшило настроения оруженосца ни на грош.

- Завязнешь в этой грязи – не жди, что вытаскивать тебя буду, - ворчал он, ожесточенно работая топором, - так и утонешь здесь, паучье отродье. Не знаю, что там за чудеса эта пятка показывает, как по мне, уже чудо, что ты сюда своим ходов дошел. Три дня без остановки, чтоб тебя!

- «Судье» не привыкать к передрягам, - Гримберт мысленно похлопал доспех по щербатой серой броне, - Он у нас тертый старик.

- Это консервная банка, - огрызнулся Берхард, - Ты не хуже меня знаешь, что он едва на ходу. У тебя снова барахлит внутренняя энергосеть. Малейший скачок напряжения в ней, и половина внутренних узлов выходит из строя. Хочу посмотреть, как ты взвоешь, оставшись в разгар боя без целеуказателя или радара…

- Мы заменим проводку и предохранители, как только представится возможность.

Но смягчить нрав старого барона было не проще, чем притупить закаленный сердечник бронебойного снаряда глиняной крошкой.

- Смотри, как бы нам вскоре не пришлось заменить и то, что в середке, - буркнул он, проверяя ногой гать, - Сколько ты уже торчишь в своем доспехе? Четыре дня?

- Три.

- Три! Странно, что твои мозги еще не закипели в черепе, мессир. Тебе стоило хотя бы иногда вытаскивать нейроштифты из головы да выбираться наружу, пока сам в мощи не превратился.

Гримберт слабо улыбнулся, даже не зная, отразилась ли эта улыбка на его лице. Его настоящем лице. Он так давно сросся с тяжелым телом «Серого Судьи», что почти не получал ощущений от того комка плоти, который съежился внутри серой брони. Даже предельно примитивная, устаревшая и, пожалуй, унизительная процедура ввода и вывода пищи и продуктов жизнедеятельности не могла заставить его надолго отключаться от нейро-интерфейса.

- Прекрати ворчать, старик, - небрежно бросил Гримберт, - Подумай лучше о своей бессмертной душе. Разве мало мы с тобой за последнее время грехов на себя взяли?

- На роту ландскнехтов хватит, - отозвался Берхард, сверкнув острой, как мавританский кинжал, ухмылкой, - Это если после Рождества брать. А если до…

- Вот именно. Так не пора ли воспользоваться случаем, чтобы приникнуть к Божественной благодати, раз уж сам Господь соизволил явить чудо?

- Сарказм удается тебе не лучше, чем портовой шлюхе – ласка, - буркнул Берхард, мгновенно сбрасывая фальшивую личину. Так с боевого доспеха слетает брезентовое покрытие, обнажая бронированную сталь, - Паук, который задумался о том, как бы спасти свою душу – живот надорвать можно!

- Ты оскорбляешь мою христианскую добродетель, - произнес Гримберт с выражением уязвленного смирения, хоть и знал, что грубые динамики «Судьи» превратят любую интонацию в бесцветный шум, - Даже последний раубриттер имеет право на спасение души.

Берхард беззлобно хлестнул отстающего мула хворостиной по крупу.

- Не держи меня за дурака, мессир, - посоветовал он, - Последние три дня мы мчались к морю будто мучимый жаждой пьяница к бадье с водой. Покинули сытный Прованс, где могли бы славно перезимовать, и бросились сломя голову на север. И это при том, что ходовая «Судьи» выработала половину ресурса, а с подшипниками и вовсе дрянь творится… Что за чудо должно было случится в этом растреклятом монастыре, чтоб ты ринулся к нему, точно похотливый дьякон за юбкой?

Миновав крутой поворот, они подошли к паромной переправе. Отсюда уже можно было увидеть океан, прежде прятавшийся за осклизлыми холмами и зарослями болезненных шипастых деревьев. Бескрайняя водная гладь обычно придает сил усталым путникам, но Гримберт не ощутил облегчения, внутренности его все еще стонали после многих часов непрерывной тряски.

Сарматский океан. Говорят, когда-то он вздымался и бурлил под градом выпущенных снарядов, исчерченный острыми килями кельтских десантных кораблей. Сейчас же взгляд Гримберта равнодушно скользил по его гладкой, почти не нарушаемой волнами, поверхности. Он казался сонным, вялым, равнодушным, точно был заполнен не водой, а вяло колыхающимися слоями болотной жижи. Кое-где на его поверхности виднелись щербатые гранитные обломки небольших островов, таких же безжизненных, как и он сам.

Этот океан мертв, подумал Гримберт, мертв, как мертвы мощи Святого Лазаря. Как мертвы мои глазные нервы. И если когда-то в его недрах была жизнь, она давно ушла отсюда или переродилась в такие формы, которые не имеют ничего общего со знакомыми нам.

- Я знаю, зачем ты здесь, мессир.