Константин Соловьев - Раубриттер (III. - Fidem)

***

Гримберту никогда не приходилось видеть «Вопящего Ангела» в деле. Во время штурма Арбории лазариты пробивались через восточные ворота в другом направлении, им не суждено было столкнуться с окровавленными остатками Туринского знамени. Быть может, Лаубер просто не хотел делать их частью своего триумфа, частью победы над изменником-маркграфом по прозвищу Паук.

Однако Гримберту не было нужды сталкиваться в поединке с «Вопящим Ангелом», чтобы оценить его эффективность. Ему, человеку, знающему в деталях характеристики всех используемых в империи доспехов с десятками их модификаций, достаточно было скупых цифр, чтобы в полной мере представить боевые возможности «Ангела» и его роль на поле боя. Это была машина класса «Кастеллум», которую многие сочли бы устаревшей, тридцатитонный приземистый исполин на трех суставчатых ногах, массивный, как крепостной барбакан, и это сходство усиливалось высоким цилиндрическим шлемом-топфхелмом. Рожденный во время правления предыдущего императора, «Кастеллум» не разрабатывался, как машина для поля боя. Это была массивная и тяжело вооруженная осадная башня, созданная для того, чтобы проламывать стены мятежных крепостей и обращать в кровавую пыль их защитников. Его основное оружие, четыре чудовищные восьмидюймовые мортиры, могли превратить в россыпи щебня любое укрепление, имевшее неосторожность встать на его пути. И хотя многие отмечали невысокую точность осадных мортир в скоротечном бою на близкой дистанции и слабую для такой боевой массы силовую установку, Гримберт не без оснований полагал, что технологии Святого Престола могли в значительной мере изменить данные ему при рождении характеристики самым неприятным для противника образом.

Гримберт знал, что в бою «Вопящий Ангел» должен быть самим исчадием ада, с которым было бы непросто совладать даже «Золотому Туру». Но то, что он увидел на площади перед собором, не было боем. По крайней мере, не было боем в привычном ему понимании.

В любом бою есть две противодействующие стороны. Они могут пользоваться различными приемами, обманывать друг друга, контратаковать, уклоняться от боя, совершать маневры и ложные атаки, провоцировать, бежать, но это всегда будут две противоборствующие силы – это так же естественно, как небо и земля, размещенные Божьей волей друг напротив друга. Бой, который открылся ему, не был боем. Это было слепое и беспорядочное побоище, в котором не было ни сторон, ни маневров, ни даже осмысленных действий.

Так мог бы выглядеть Сарматский океан, если бы его вдруг охватил шторм. Ни формаций, ни построений, один лишь яростный гул сминаемого металла, заглушаемый хриплым лязгом десятков бьющих в упор орудий. Рыцари сшибались друг с другом, остервенело хлеща во все стороны гибельным огнем, с такой яростью, которую Гримберту не приходилось видеть даже у остервеневших еретиков. Казалось, каждый из них бился сейчас со всем миром, то осыпая беспорядочным беглым огнем соседей, то бессмысленно терзая монастырские постройки пулеметным огнем и исчерчивая пульсирующими бичами трассеров ночное небо.

Это были не явившиеся из глубины веков кельты, не лангобарды. В ослепительных вспышках прямых попаданий и накрытий Гримберт видел колючие мальтийские кресты на бронепластинах. И того, что он видел, оказалось довольно, чтобы понять – эти рыцари уже вышли из-под подчинения приората Ордена. Теперь их единственным повелителем был демон адских глубин по имени «Керржес».

На глазах у Гримберта тяжелый штурмовой «Армис» всей своей массой ударил в стоящего к нему боком «Петрам», а когда того развернуло вокруг своей оси колоссальной силой удара, обрушил на него огонь вспомогательного калибра, с остервенением голодного хищника вырывая клочья металла из корпуса. Тот ответил главным калибром, оторвав «Армису» ногу, и тот, покачнувшись, тяжело ухнул на серый камень, а мигом спустя превратился в чадящий изнутри пламенем ком из перекрученной стали. Вместо того, чтоб праздновать победу, «Петрам», резко повернувшись, будто пьяный, разворотил стену монастырского дормитория беспорядочным беглым огнем и сам рухнул вниз под каскадами камня и перекрытий, когда на него обрушилась многотонная крыша.

Не бой – побоище. Бессмысленное, но оттого еще более яростное, полное ревущего огня, точно огромная горящая мельница. Обратившиеся в диких зверей рыцари Ордена впивались друг в друга, разя направо и налево гибельным огнем в упор.

- Стойте! Во имя Господа и Святого Лазаря, стойте! Сопротивляйтесь дьявольскому искушению! Боритесь, братья мои!

Приор Герард не бежал от боя – даже в таком страшном его проявлении. «Вопящий Ангел» возвышался среди прочих рыцарей – огромная бронированная башня с открытыми зевами осадных бомбард, уже опаленная и покрытая вмятина, но все еще незыблемая, как твердыня самого Ватикана.

- Укрощайте свой гнев! Помните про свою бессме…

Кто-то из рыцарей, развернувшись рывком, всадил в лобовую броню «Ангела» сдвоенный залп главного калибра, заставив приора Герарда умолкнуть на полуслове. Подобного выстрела хватило бы, чтоб превратить «Серого Судьи» в тлеющий остов, но «Ангел» был рассчитан и не на такие повреждения. Рыкнув сервоприводами, он развернул торс с удивительной для такой туши проворностью, а в следующий миг одна из осадных мортир с оглушительным гулом изрыгнула из себя скомканную вуаль порохового выстрела, который начисто снес шлем мятежного лазарита.

- Братья! Сохраняйте веру! Вы – защитники Грауштейна!

Они не слышали его. Люди, заключенные в броню с зелеными крестами, уже утратили возможность что-либо слышать, понял Гримберт. Радиоэфир все еще клокотал бессмысленными всплесками демонического хохота, но эти звуки производились не людьми. Это был «Керржес». Грохочущий на всех частотах, терзающий небо вспышками выстрелов, это был вырвавшийся на свободу демон.

Еще один рыцарь, споткнувшись, обрушил на «Вопящего Ангела» серию из автоматических пушек, изъязвившую боковую часть его брони россыпью металлических оспин. «Ангел» пошатнулся и ударил в ответ, оторвав тому ногу и обрушив на землю. Добить противника он не успел – сразу несколько прямых попаданий сотрясли тяжелый корпус.

Сейчас они набросятся на него, понял Гримберт. Эти безумцы потеряли вместе с разумом возможность сознавать цель. Сейчас они бессмысленно терзают себя, наслаждаясь тем, как их собственный мозг закипает в нечеловеческих дозах эндорфинов. Но каким-то звериным чутьем они ощущают чужака, как иммуноглобулины – присутствие посторонних примесей в токе крови. Это значит, рано или поздно они набросятся на него всем скопом и растерзают, какая бы сила ни была заключена в тяжелом осадном доспехе.